«Жить стали хуже»: как санкции влияют на российскую экономику

Международные санкции против России начали действовать в 2014 году и стали следствием аннексии Крыма и начала военных действий на Донбассе. При этом в Кремле не раз заявляли, что никакого урона российской экономике это не принесло, а уровень поддержки политического режима Путина внутри страны не только не снизился, но скорее возрос.

Экономические и политические санкции ввела 41 страна, в том числе Канада, США, Япония, Швейцария, Австралия. В 2015-м и 2016-м в России упал ВВП и существенно сократилась экономика: в 2015 ВВП России упал на 3,7%, в 2016-м падение замедлилось до 0,7%. По прогнозам МВФ, впервые за три года в 2017-м в России ожидается рост экономики на 1,4%.

Действительно ли российская экономика адаптировалась к санкциям? Эффективны ли санкции как наказание за аннексию Крыма и войну на Донбассе? И может ли недовольство граждан уровнем жизни привести к смене власти в России? Об этом говорим с российским экономистом, автором доклада «Пределы устойчивости России» Дмитрием Некрасовым.

– Дмитрий, из СМИ можно услышать, что экономика России – в кризисном состоянии. Разделяете ли вы такую точку зрения?

– Кризисное состояние может характеризоваться совершенно разными факторами. Российская экономика в сложном состоянии. После падения цен на нефть и введения санкций – а цены на нефть для российской экономики гораздо важнее – внешняя торговля сократилась на 40-45%. Реальные доходы населения сокращаются и сократились за три года почти на 13%. Экономика начала расти уже в четвертом квартале 2016-го, но реальные доходы населения сокращаются.

Инвестиции же не падают, даже растут – но структура их сильно ухудшилась. Резко сократилось количество прямых иностранных инвестиций, приводящих к трансферу технологий, модернизации производства. Увеличилось количество неэффективных инвестиций государственных монополий. При этом сразу после введения санкций произошел отток из страны 150 миллиардов долларов. В 2016-м – уже меньше 20 миллиардов. Это ниже досанкционного оттока капитала. В этом плане экономика адаптировалась. В 2014-2015-м как раз из-за санкций сократился внешний долг. Получается, что и российский бизнес, и западные финансовые институты научились обходить санкции и рефинансировать существующие долги. То есть к конкретному набору санкций экономика адаптировалась.

Дмитрий Некрасов

– Насколько сейчас Россия зависит от цен на нефть?

– Очень сильно. Ущерб, нанесенный российской экономике за последние 3 года, на 90% обусловлен ценами на нефть.

– Что будет, если цена на нефть останется на нынешнем уровне – 50 долларов за баррель?

– Ничего. Будет продолжаться стагнация российской экономики. Не вижу предпосылок для катастрофического падения – экономика действительно адаптировалась к внешним шокам. Но и предпосылок для роста нет. И тут в долгосрочной перспективе более значительную роль как раз играют санкции: нет хороших инвестиций, предприятия не включаются в международные цепочки создания добавленной стоимости. Отток человеческого капитала растет – грубо говоря, уезжает наиболее умная часть общества. И ничего хорошего в долгосрочной перспективе это не сулит.

– На международном экономическом форуме в Санкт-Петербурге президент России Владимир Путин заявил, что российская экономика вступает в новую фазу роста, и к 2020 году темпы роста превысят мировые. Что вы об этом думаете?

– Я не верю, что в условиях санкций мы сможем расти быстрее, чем мировая экономика. Российская экономика очевидно больна. Но тут вопрос: может ли больной пробежать стометровку и как скоро умрет? Стометровку пробежать не может. Но умрет тоже нескоро. У нас проблем очень много, но они носят некатастрофический характер. Путин на том форуме говорил о росте сельского хозяйства. Но оно и без санкций росло, это тренд, как и в Украине. Это просто возврат наших стран как экспортеров сельскохозяйственной продукции на нормальные позиции после советского маразма. Что до высокотехнологичных производств – сомнительно, не вижу больших успехов. Эффект девальвации способствовал оживлению отдельных секторов, но я бы не делал из этого крупного успеха. В 2013-м доля нефти и газа в экспорте была 75%, сейчас – 50%. Но просто потому, что цена изменилась. В количественном измерении стали продавать больше нефти и газа, но по другой цене. Структура экспорта стала выглядеть гораздо более прилично, но это результат не последовательной разумной политики, а переоценки стоимости нефти.

– Российская экономика хорошо адаптировалась к санкциям или просто умело их обходит?

– И то, и другое. Санкции имеют разные направления. Самые болезненные были связаны с оттоком капитала и невозможностью рефинансирования внешнего долга. Они пришлись на 2014-й и частично 2015 год. Экономика адаптировалась, больших проблем эти санкции теперь не создают. А вот уменьшение прямых иностранных инвестиций – санкции долгосрочного характера, не фатального. Грубо говоря, из-за этих санкций через 20-30 лет мы будем жить на 20-30% хуже, чем могли бы. Это угнетает, но не убивает. Это не значит, что все катастрофически обвалится, и режим Путина вынужден будет пойти на уступки из-за санкций в ближайшие 5-7 лет.

– Насколько обычные россияне адаптировались к сложной ситуации в экономике?

– Частично адаптировались. Жить стали хуже. Но начинают меньше привлекать потребительских кредитов, жить по средствах. Число живущих за чертой бедности возросло примерно на миллион человек, это много. Что важно, в головах россиян почему-то нет связи между захватом Крыма с его последствиями и падением уровня жизни. Пропаганда построена таким образом, что этой взаимосвязи люди не ощущают.

– Заместитель руководитель Федеральной антимонопольной службы Сергей Пузыревский сказал, что в Крыму, как и в России, существует проблема расширения доли государственного сектора. Он составляет более 70%, что способствует снижению уровня экономики – ведь практически исчезает конкуренция и устанавливается монополия. Что вы об этом думаете?

– Думаю, это преувеличение. Все зависит от того, как считать. Считать ли частные компании вроде «Роснефти» и «Газпрома» в полной мере госсектором? Но проблема диагностирована правильно. Доля госсектора растет – особенно после санкций, – и это плохо.

– Бытует мнение, что надо просто переждать сложные времена, и все наладится – как, например, казалось в 1980-е. Так ли это?

– Уровни экономического и социального кризиса в 1980-е и сейчас несопоставимы. Тогда кризис был гораздо более глубоким и системным. Но государство монолитно, пропаганда работает – а тогда все это сыпалось на верхнем уровне. Часть российского общества, к которой и я отношусь, считает, что так жить нельзя, и надо что-то менять. Но нас немного не думаю, что более 20%. И это поражает: уровень дохода падает, а общий уровень жизни достаточно высок.

– А может ли повышение уровня жизни привести к изменению политической ситуации?

– Если проанализировать последние 25 лет на постсоветском пространстве, все «революционные» смены власти происходили при высоких темпах роста ВВП. Я не утверждаю, что тут прямая связь – но статистика говорит о том, что у нас революции происходят, когда живут хорошо. Потому что при плохой ситуации на первом плане – ценности выживания. А ценности развития – это когда доходы растут, и есть запрос к власти на модернизацию, проведение реформ.

(Над текстовой версией материала работала Галина Танай)