Нури Эмирвелиев: «Мама попросила привезти ей на могилу горсть родной земли»

В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии, совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий, публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.

Я, Нури Эмирвелиев, крымский татарин, родился в 1934 году, уроженец деревни Отуз (в 1945 году переименована в Щебетовку – КР) Судакского района Крымской АССР.

На момент выселения в состав семьи входили мать Атидже Эмирвелиева (1912 г.р.) и я, Нури Эмирвелиев. Но мы и родственники – бабушка Мусемма Мусаева (1872 г.р.), сноха Айше Мусаева (1920 г.р.), племянница Музине Мусаева (1939 г.р.) и племянник Таир Мусаев (1940 г.р.) – объединили наши две семьи, чтобы было легче вместе жить.

На момент депортации семья проживала в деревне Отуз Судакского района Крымской АССР. Жили в доме из трех комнат, во дворе находились времянка и сарай для скота. Имели приусадебный участок, фруктовые деревья: персики, сливы, груши и большой персидский белый тутовник. Держали корову, коз и курей, а также имелся заготовленный стройматериал для строительства планового дома, но война помешала. Учился во втором классе.

В 1941 году были мобилизованы в Красную армию и на фронт отец Эмирвели Исаев (1905 г.р.) и дядя Сейтмамут Мусаев (1912 г.р.). В восточной части крымских лесов в партизанском отряде участвовала тетя Медине Сейдалиева (Велиева), в данный момент проживает в Керчи.

18 мая 1944 года под утро, когда мы спали, пришли два вооруженных солдата и громко постучали в дверь. Мы перепугались, мать открыла двери, а солдаты без объяснения дали команду собраться за 15 минут и идти на край села, к кладбищу. Растерявшаяся мать пихала в мешок что под руку попадется, а мне сказала, чтобы я узнал у деда Исы в чем дело и как нам быть, а он жил недалеко от нашего дома. Когда я прибежал к дедушке, он мне сказал, чтобы мы оделись потеплее и взяли с собой побольше еды.

Мы с матерью, уходя из дома, оставили все имущество и хозяйство. Мать плачет и говорит, что отец на фронте, сестренка пяти лет умерла от брюшного тифа, а нас двоих отправляют неизвестно куда. Когда мы вышли на улицу, то увидели, как шли толпой жители деревни: женщины, старики и дети с мешками на плечах; их конвоировали солдаты. Примерно через несколько часов собрали все население на краю деревни, возле кладбища, примерно 900-1000 семей. Были установлены с четырех сторон сбора пулеметы. Так продержали людей целый день и ночь.

Только на следующий день, под утро, людей погрузили на студебеккеры и отправили в сопровождении солдат в сторону Феодосии, находившейся на расстоянии 25 километров. Мы, дети, мерзли на открытой машине. В Феодосии погрузили людей в товарные вагоны из расчета сколько влезет. Нам ничего не сообщили за что и куда нас отправляют. Родственные семьи стали объединяться, чтобы помочь друг другу в тяжелое время. В нашем вагоне мы были вместе с родственниками по матери и по отцу: я с матерью – 2 человека, бабушка Мусемма с внуками и невесткой – 5 человек, дедушка Иса с семьей – 5 человек.

Вагоны были переполнены до отказа. На втором ярусе, возле окна, находились мы – дети, чтобы могли глотнуть свежего воздуха. В вагонах не было никаких условий: ни воды, ни туалета, дышать было нечем – духота. Во время остановки двери вагона открывали и закрывали сопровождающие солдаты. Когда проезжали Перекоп, учитель географии Алиф-оджа сказал, что мы пересекаем границу Крыма, наша родина остается позади, а нас везут дальше, но мы не знаем куда. В это время в вагоне все люди начали плакать, некоторым даже стало плохо, плач стоял всю дорогу…

В пути следования через трое суток начали давать питание – ведро баланды на вагон и по кусочку хлеба в сутки на каждого. При каждой остановке поезда люди сами старались приготовить горячую пищу, если не помешает гудок паровоза – сигнал отправки.

В пути следования в вагонах люди болели и были случаи, что умирали. На ближайшей остановке старались в первую очередь хоронить умерших и бывали случаи, когда их тела просто оставляли возле железной дороги.

Никакого медицинского обслуживания и врачей не было. Дети постарше возрастом во время остановки поезда уходили искать воду, бывали случаи, когда отставали от поезда и пропадали без вести. Так случилось, что с нашего вагона отстали девочка и мальчик лет 14, а их мать Айше-абла Бенсеитова плакала всю дорогу, и потом оплакивала еще несколько лет.

С каждым днем следования становилось все холоднее и холоднее, были видны высокие таежные леса. Все люди в нашем вагоне поняли, что нас везут на Урал, и нас охватили страх и переживание.

На 21-й день следования мы прибыли в г. Соликамск Пермской области (тогда было Молотовская). Солдаты дали команду выгрузиться всем людям, пойти к реке Кама на пристань и грузиться на пароход и баржи. Оттуда двое суток на пароходе людей везли вверх по течению реки Камы и Вишера в г. Красновишерск.

12 июня 1944 года мы прибыли в Красновишерск. Несмотря на летний месяц, здесь лежал снег, и нас развозили на санях, доставив сперва в городскую школу. На второй день переписывали каждую семью по отдельности и отправляли в городскую баню, а потом на место назначения. Одни семьи оставались по распределению в городе, а некоторые семьи увозили далеко в таежные деревни, расположенные на расстоянии 60-80 км от города. С этого момента мы освободились от солдатского конвоя, нас, по всей вероятности, передали местной власти.

Дедушку Ису с семьей поселили в деревне Тепловка, в 5 километрах от города. А нас, как семью фронтовика, оставили в Красновишерске, предоставив квартиру (адрес: ул. Пролетарская, д.12, кв. 5): хорошо, что мы сохранили письма от дяди, которые получали по полевой почте перед высылкой.

С 12 июня 1944 года началась суровая каторжная жизнь для крымскотатарского народа на Дальнем Севере, на Урале, где в зимнее время морозы достигали до 30-40 градусов.

Первые месяцы производили тщательный учет. Первое время местное население Красновишерского района нас, спецпереселенцев, воспринимало очень недоброжелательно. При учете записывали данные каждого члена семьи: фамилию, имя, год рождения, с какой местности был выслан, образование, специальность и социальное положение. Все эти записи были нужны для трудоустройства, для определения детей в школу, а у кого нет родителей и родственников – для определения в детдом. Во время записи спрашивали: «А где же ваши мужчины?» Следовал ответ: «А их нет, все они на фронте». Вот и тогда выяснилось, что выслали безвинных людей: одних женщин, детей и стариков, но все молчали. После этого местное население стало относиться лучше.

Нас разместили в двухкомнатной квартире, посчитав как две семьи. Квартира теплая, с отдельной кухней. Питьевая вода была в общем водопроводном кране на весь квартал в специальной охраняемой будке, потому что в зимнее время все замерзало.

Первое время, в 1944 году, не выдавали никаких продуктов и медикаментов, В конце 1945 года на каждого члена семьи дали продукты: крупы, пшеницу, сухое молоко и копченную рыбу, но это хватило нам на несколько месяцев. Никакую ссуду не давали, хорошо, что в нашей семье было трое работающих женщин.

Мать работала в бумкомбинате, сноха и ее сестра Фадме работали в пожарной команде комбината. Всем работающим давали по 600 грамм хлеба, а детям и иждивенцам по 300 грамм в день по карточной системе. Школьникам дополнительно перед уроком давали по 100 грамм хлеба. Зарплаты не хватало на пропитание семьи, потому что все было дорого.

Положение крымских татар на Дальнем Севере и на Урале было крайне тяжелым: голод, нехватка продуктов, холод до 40-50 градусов мороза, плохо обуты и одеты. Население не было приспособленным к северным условиям жизни.

В городе все же выручал базар, люди обменивали вещи на продукты, а в отдаленных деревнях было еще труднее. В летнее время становилось немного легче. В 1945 году, на летние каникулы, мы – дети 10-12 лет – пошли работать в городскую теплицу, а в свободное время ходили рыбачить, а также собирали в лесу ягоды и кедровые шишки. Это все нам давало какую-то пользу для пропитания.

Со стороны нашей семьи нарушений трудовой дисциплины не было. Не было попытки вербовки членов семьи. Во время комендантского режима мы не имели права покидать место жительства без разрешения коменданта.

После продолжительной болезни в 1946 году весной умерла бабушка Мусемма, через 40 дней по неизвестной причине в больнице умер шестилетний племянник Таир. Смерть Таира была внезапной. Мы его с температурой понесли в больницу и оставили там. Оказывается, там его искупали в ванне и уложили в холодную палату, после этого мальчик посинел и застыл. Это было для нас второе переживание.

В 1946 году, летом после школы, я поехал на летние каникулы в трудовой пионерский лагерь, который находился на расстоянии примерно 25 км от города Красновишерска в тайге, за Полюд-горой, в местечке Аральск. Там мы работали, собирали чернику и сдавали государству, отдыхали и ходили в поход в горы. Когда вернулся из лагеря, я с собой домой привез много черники, после этого снова пошел работать в городскую теплицу.

В то лето я ходил проведывать дедушку Ису, который проживал с семьей в деревне Тепловка. Они жили в бараке, дети работали в леспромхозе на заготовке леса. Через несколько месяцев, когда я снова поехал в деревню, его и бабушки в живых уже не было. После длительной болезни Фадме, которая участвовала в партизанском движении в крымских лесах (в книге Мельникова «Сыновья уходят в бой» имеется ее фотография), тоже ушла из жизни в возрасте 21 год. После этих всех переживаний, тяжелых условий жизни, сильного холода на Урале мать заболела и больше не могла работать на производстве. Врачи дали ей медицинское заключение «инвалид 2-й группы».

В 1947 году наша жизнь стала еще хуже, некому было кормить семью. Летом мне, подростку, пришлось оформиться на сезонную работу на кирпичный завод. Мать, когда ходила на ежемесячную отметку, каждый раз просила коменданта о разрешении на выезд к сестрам, которые проживали южнее на 500 км от нас в Чермозском районе (в 1959 году вошел в состав Ильинского района Пермской области – КР). В конечном счете оттуда нам пришел вызов, и комендант разрешил мне с матерью выехать к родственникам.

Я помню, что мой отец Эмирвели Исаев (1905 г.р.) служил в Красной Армии и ушел на фронт в 1941 году, был он офицерского состава. Я помню, как ездил с матерью в его часть, в село Дальние Камыши под Керчью. После войны мы получили из военкомата письмо о том, что отец пропал без вести. Дядя Сейтмамут Мусаев (1912 г.р.) служил в 447-ом авиационном полку. С фронта он вернулся, но мы с ним встретились только в 1956 году в г. Ленинабаде в Таджикистане, после отмены комендантского режима.

7 июня 1948 года, после окончания школы, я пошел на производство работать сперва маркировщиком леса, а потом приемщиком, а через год сплотчиком леса на участок Иньвенского сплавного рейда треста «Камлесосплав» в Чермозском районе.

В этой организации работало очень много людей разных национальностей. Были крупные бригады из состава крымских татар, которые добросовестно выполняли производственные задания. Управляющий говорил: «Мои «косяки» на производстве – это крымские ребята». Потому что мы жили вместе компактно в бараках, в каждом бараке около 8-10 семей, а на участке было 10-12 бараков. Нас можно было поднять в любой момент при аварийных ситуациях на производстве, а они у нас были часто, потому что мы работали на воде на Каме на больших сооружениях.

В 1950 году я впервые с матерью вместе пошел к коменданту отмечаться на ежемесячную отметку. Конечно, он дал мне прочитать инструкцию о невыезде из населенного пункта без разрешения коменданта, а также прочитал угрожающую лекцию. Правда, в 1953 году, после смерти Сталина, положение спецпереселенцев пошло на улучшение, можно было поехать в город к врачу, для покупки одежды и лекарств.

Я очень хотел учиться или приобрести какую-нибудь специальность, но возможности не было: мать больная, отец с фронта не вернулся, да и комендантский режим. А мне надо было работать и прокормить семью, очень жаль, что мы – подростки – не могли вовремя получить нужное образование. Там, где мы жили, не было вечерней и средней школы, а также других учебных заведений.

Неоднократно обращался к руководству организации и коменданту о разрешении поехать на учебу. Только в 1954 году дали мне разрешение и направили на учебу на курсы в г. Молотов в лесотехническую школу за счет производства с сохранением заработной платы по специальности машинист, сплоточник машин. Это для меня была большая радость. После учебы в 1955 году я вернулся домой и начал работать по специальности в прежней организации.

Во время комендантского режима не было никаких условий для развития крымскотатарской культуры, языка и искусства, а также повышения образования. Несмотря на то, что был запрет, мы – молодое поколение – интересовались нашей культурой и национальными традициями: песнями, танцами, свадебными обрядами, обычаями. Рассказы и интересные истории из жизни нашего народа записывали у стариков. Я помню, что уже в 1950-е годы проходили свадебные вечера, девушки и парни проводили джыйын (вечера), религиозные обряды дуа (молебны) и дженазе (похороны).

Мы – молодежь – всегда между собой говорили о возвращении на родину в Крым. Этот вопрос всегда был у нас в голове. Но составлять и направлять письма с требованием отмены правовых актов правительству мы не имели права. В то время мы даже не имели права исполнять песни о Крыме. Однажды на вечере я исполнил песню о родине, и кто-то донес коменданту, он вызвал меня и дал мне такой «жар», чуть не посадил. И сказал, что твоя родина – не Крым, а Урал.

Нас, крымских татар, так разбросали по всему Уралу, чтобы мы растворились среди других народов. Наоборот, мы стали еще дружнее, сплоченные между собой как единый кулак. Это нам помогло выжить в трудных условиях Мне кажется, что Национальное движение и самосохранение нации началось еще в 1950-е годы.

28 апреля 1956 года после отмены комендантского режима нам дали направление в паспортный стол по месту жительства. Когда получали паспорта, с нас потребовали расписку о том, что мы не будем возвращаться на Родину и требовать отнятое имущество. Теперь мы имели право поехать на другое место жительства или же учиться.

Я переехал жить в Таджикистан, в г. Ленинабад, где было много родственников. На новом месте я быстро нашел квартиру и работу по специальности. В тот же год пошел учиться в ДОСААФ на шофера, а после окончания курса работал водителем.

После длительной болезни и всех переживаний мать скончалась 2 мая 1959 года. Ей было всего 46 лет. Смерть матери для меня стала большим ударом: я потерял последнюю опору и самого близкого человека на свете. Она, умирая, сказала: «Сынок, я знаю, что не увижу больше Крыма – умру здесь на чужбине, но ты вернешься. Если откроются дороги, привези мне на могилу горсть родной земли…». Завет матери я выполнил в 1983 году.

В 1960 году я женился. Имею троих дочерей. После отмены комендантского режима мои ровесники подросли и перед нами встала задача честно работать и учиться, большинство молодежи пошло в учебные заведения. Эти знания сыграли большую роль в Национальном движении за возвращение на Родину. Я после окончания вечерней молодежной школы в 1966 году поступил на заочное отделение ирригационного института (ТИИМСХ) в Ташкенте по специальности инженер-механик. После окончания института работал инженером по освоению Голодной Степи в северной части Таджикистана.

Я вернулся в Крым 5 сентября 1992 года. Эта дата запомнилась мне на всю жизнь, но мне очень жаль, что моя мать и близкие родственники – 15 человек – похоронены на чужбине вдалеке от Родины. И еще жалею о том, что не смог обустроиться в родной деревне Отуз Судакского района, откуда меня выслали 18 мая 1944 года. Проживаю в поселке Красногвардейское.

(Воспоминание датировано 10 ноября 2009 года)

Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий