Почти незамеченной прошла в Украине дата, связанная с ужасающими событиями в жизни украинского и крымскотатарского народов, и не только их. Речь идет о 80-летии февральско-мартовского (23 февраля 1937 года – 5 марта 1937 года) пленума ЦК ВКП (б), давшего старт так называемому «Большому Террору» 1937-38 годов, вследствие которого, по официальным данным, были арестованы по обвинению в антисоветской деятельности 1548366 человек, из которых смертные приговоры вынесены 689898 лицам.
В дополнение к этому в административном порядке переселяли из мест постоянного проживания миллионы людей. Точная цифра неизвестна, но о ее размере свидетельствуют строки из оперативного приказа наркома внутренних дел СССР Николая Ежова №00447 от 30 июня 1937 года: «...Семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживающие в пограничной полосе, подлежат переселению за пределы пограничной полосы внутри республик, краев и областей. Семьи репрессированных по первой категории, проживающие в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове на Дону, Таганроге и в районах Сочи, Гагры и Сухуми, подлежат выселение из этих пунктов в другие области по их выбору, за исключением пограничных районов». Репрессированы «по первой категории» ‒ это, как легко понять, расстреляны. Также только за неполные полтора года было «изъято» (термин НКВД) 25342 ребенка «врагов народа» в возрасте до 15 лет.
Острие Большого Террора 1937-38 годов было обращено в первую очередь против «своих». То есть против тех, кто лояльно относился к советской власти, а нередко был ее опорой
Если первые волны сталинских репрессий на рубеже 1920-30-х годов и позже были направлены, прежде всего, против «чужих» или «попутчиков» ‒ непартийной интеллигенции, бывших офицеров царской армии, бывших членов запрещенных и разгромленных социалистических партий, зажиточных крестьян, богатых нэпманов, нераскаявшихся участников оппозиционных групп в ВКП (б), а в 1932-33 годах ‒ против крестьянства Украины и ряда автономных республик, ‒ то острие Большого Террора 1937-38 годов было обращено в первую очередь против «своих». То есть против тех, кто лояльно относился к советской власти, а нередко был ее опорой. Это и «трудовая интеллигенция» (по сталинской логике, была и «нетрудовая»), и партийная номенклатура всех уровней ‒ вплоть до членов Политбюро ЦК ВКП (б), и военные, также всех уровней ‒ вплоть до маршалов (были уничтожены трое из пяти имеющихся), и «националы» как таковые (по «национальным» делам за полтора года были расстреляны 247157 человек), и коммунисты-иностранцы, которые переехали в СССР (репрессировали 80% политэмигрантов), и, наконец, сами «славные чекисты». А вместе с ними ‒ члены их семей, близкие и дальние родственники, с детьми включительно.
В Крыму главными объектами террора стали военные моряки и крымскотатарские, как тогда говорили, «кадры»
Что касается Крыма, то главными объектами террора стали военные моряки (включая с командующим Черноморского флота Иваном Кожановым) и крымскотатарские, как тогда говорили, «кадры» ‒ партноменклатура и интеллигенция, и без того уже в значительной степени уничтоженные во время репрессий 1928-30 годов, направленных против Вели Ибраимова и его «команды».
Общая «технология» начальных этапов большевистского Большого Террора была в чем-то еще более циничной и ужасной, чем у нацистского террора. Она включала два основных метода. Во-первых, санкционированные «сверху» и централизованно организованные аресты (следствием которых в основном становились расстрелы) партийных, хозяйственных и военных кадров, входивших в номенклатуру ЦК и Секретариата и Политбюро ЦК. Эти аресты тянули за собой другие, когда «под нож» шли коллеги и друзья арестованных, свидетельство на которых буквально выбивалось из «врагов народа». Во-вторых, Москва спускала «вниз» план ‒ найти и арестовать столько-то «врагов народа», из них расстрелять столько-то, отправить в ГУЛАГ столько-то. При этом без соответствующих санкций не допускалось превышение плановых показателей, а вот не выполнять план категорически запрещалось: если Москва решила, что в вашем регионе столько-то сотен «контрреволюционеров» заслуживают применения «высшей меры», вы должны именно столько их найти и уничтожить. Понятное дело, что «центр» всегда шел навстречу просьбам «снизу» об увеличении планов, потому что те, кто попал в лапы НКВД, давали показания на тех, кто пока был на свободе, а в придачу миллионы советских людей добровольно писали доносы...
«Технология» начальных этапов большевистского Большого Террора была в чем-то еще более циничной и ужасной, чем у нацистского террора
Итак: почти все высшие командиры и значительная часть среднего командного состава Черноморского флота (1040 человек) в 1937-38 годах были «вычищены» из флотских рядов, треть из них арестована НКВД за «контрреволюционный заговор».
Среди расстрелянных, кроме упомянутого уже командующего флотом флагмана флота 2 ранга Кожанова, были член Военного совета Черноморского флота армейский комиссар 2 ранга Гугин и два политработника, которые заменили его на должности: дивизионный комиссар Земсков, за ним ‒ дивизионный комиссар Мезенцев, начальник политуправления Черноморского флота дивизионный комиссар Фельдман и его заместитель дивизионный комиссар Мустафин. Были расстреляны командир Севастопольского главного военного порта дивизионный интендант Гурьев, помощник командующего Черноморского флота дивизионный интендант Курков, командир укрепрайона комбриг Киселев, начальник политотдела бригады крейсеров бригадный комиссар Субоцкий. Также подверглись расстрелу прокурор Черноморского флота бригвоенюрист Войтеко, начальник гидрографической службы Черноморского флота капитан 1 ранга Доминиковский, командир линкора «Парижская Коммуна» капитан 1 ранга Пуга, начальник курсов комсостава Черноморского флота капитан 1 ранга Тиличеев. Некоторым повезло: скажем, командир 1-й бригады подводных лодок флагман 2 ранга Васильев на многие годы попал в ГУЛАГ...
Результатом выполнения установок февральско-мартовского пленума ЦК ВКП (б) на флоте стало катастрофическое падение его боеспособности. Подчиненные не доверяли своим командирам (слишком многие из них вдруг оказались «врагами народа»), командиры боялись проявлять свою требовательность и бороться с нарушениями дисциплины (а если обиженный напишет донос?), количество знатоков морского дела, и без того не слишком значительное после предыдущих пертурбаций, упало чуть ли не до нуля. На командные должности выдвигались не подготовленные к ним люди (потому что других просто не было), обучать флотскую молодежь стало некому.
И все это вылилось в общее пьянство, достигшее в конце Большого Террора невиданных доселе на флоте масштабов ‒ в водке и самогоне топили страх...
Фотографии жертв Большого террора на месте их тайного захоронения на расстрельном полигоне НКВД – Левашовская пустошь
Командиры всех уровней теперь без колебания выполняли любой, даже самый нелепый приказ, сами шли на верную смерть и вели за собой подчиненных
Но, похоже, для Сталина и его ближайшего окружения все это были вещи второстепенные: главное, что командиры всех уровней теперь без колебания выполняли любой, даже самый нелепый приказ, сами шли на верную смерть и вели за собой подчиненных. Вот только инициатива, готовность рисковать и брать на себя ответственность, желание сохранить бойцов были атрофированы почти у всего командного состава, и не только Черноморского флота. Панический страх командного состава перед НКВД и недоверие бойцов к своим командирам стали едва ли не главными факторами катастрофических поражений Красной армии и флота в 1941-42 годах.
Что же касается крымских татар, то направленная против них волна Большого Террора главными последствиями имела не только физическое уничтожение остатков гуманитарной и управленческой элиты, но и национальную деморализацию. В самом деле: если «врагами народа» официально признаны ‒ с соответствующими последствиями ‒ те, кто был лоялен к советской власти и строил эту власть на полуострове, то чего же тогда хотят большевики от крымцев? Почему они под прикрытием лозунгов модернизации пытаются свести на нет результаты создания модерной крымскотатарской нации в ХХ веке? Почему в автономной Крымской республике (а она после создания имела выразительную крымскотатарскую «окраску»), процент представителей коренной нации постоянно уменьшается ‒ и это при традиционно высокой рождаемости в семьях крымцев (1926 год ‒ 25,3% крымских татар, 1934 год ‒ 23,8%, 1937 год ‒ 20,7%, 1939 год ‒ 19,4%)? Почему за эти же годы процент этнических русских в населении Крыма вырос ‒ вовсе не за счет рождаемости ‒ с 42,7% до 49,6%?
Первым из заметных крымскотатарских деятелей, арестованных во исполнение решений пленума ЦК ВКП (б) и указаний Сталина по поиску скрытых «врагов народа», стал редактор республиканской газеты «Ени-Дунья» Баяджиев. Это произошло 11 марта 1937 года. Далее «красное колесо» покатилось непрерывно. 5 и 7 апреля арестованы известные интеллектуалы Айвазов и Акчокраклы, которые тогда преподавали в Алупке. 28 апреля ‒ ответственный работник радиокомитета Рефатов, 26 мая ‒ бывший редактор газеты «Ени-Дунья», педагог Недим, 15 июня ‒ нарком земледелия Крымской АССР Мусаниф и директор пединститута Бекиров, 31 июля ‒ бывший второй секретарь обкома партии, затем нарком просвещения Чагар... И, наконец, 17 сентября оказался за решеткой председатель Совнаркома республики Абдуреим Самединов.
Арест в тех обстоятельствах означал одно: смерть. В начале Великого Террора нарком внутренних дел Крыма (а вместе с тем ‒ руководитель структур НКВД на Черноморском флоте) Тите Лордкипанидзе гордо отчитался, что за период с 1935-го по май 1937 года ликвидированы 25 шпионских, контрреволюционных и террористических групп, расстреляны более 500 «врагов». Но такие показатели были признаны в Кремле и на Лубянке недостаточными ‒ и 22 июня арестовали самого Лордкипанидзе, а через два месяца ‒ расстреляли.
«Обычных» интеллигентов и номенклатурных работников низшего и среднего звеньев отправляли на расстрел почти сразу после ареста. Зато самых значительных крымскотатарских политических и культурных деятелей определенное время ‒ от года до полугода ‒ продержали за решеткой (очевидно, Сталин решал, не организовать ли еще один громкий публичный процесс), а потом всех 17 апреля 1938 года поставили к стенке во дворе Симферопольской тюрьмы НКВД. Среди расстрелянных в тот день ‒ художник, этнограф и историк Усеин Боданинский, филолог, писатель и археолог Осман Акчокраклы, поэт, филолог и педагог Абдулла Лятиф-заде, общественный деятель, педагог и писатель, бывший председатель Курултая Асан Сабри Айвазов, общественный деятель и театральный критик, бывший нарком просвещения Мамут Недим, председатель Союза писателей Крыма Ильяс Тархан, и наконец, упомянутый уже председатель правительства автономии Абдуреим Самединов ‒ и немало других известных представителей крымскотатарского народа.
Были ли в чем-то виноваты жертвы Большого Террора, начатого февральско-мартовским пленумом ЦК ВКП (б)? Если и были, то только в том, что пошли в силу тех или иных причин на компромисс с тоталитарной большевистской властью (то есть Кремлем и Лубянкой), верили ее лозунгам и служили ей...
P.S. 25 марта президент Петр Порошенко подписал указ №75/2017 «О мероприятиях в связи с 80-й годовщиной Большого террора – массовых политических репрессий 1937-1938 годов». В этом указе намечено немало мероприятий по увековечиванию памяти жертв «преступлений, совершенных коммунистическим тоталитарным режимом против Украинского народа», однако ни единым словом не упомянуты жертвы крымскотатарского народа и террор против него.