В 19 веке Крым стал местом настоящего паломничества вояжеров, путешественников и туристов самых разных национальностей. «Востоком в миниатюре» назвал Крым Адам Мицкевич. Мы продолжаем цикл материалов о польских путешественниках по Крыму и приглашаем взглянуть на полуостров их глазами. В этом выпуске нас ждет визит в Ханский дворец.
Среди крымских памятников комплекс, состоящий из Бахчисарайского дворца, окружающих его садов и ханского кладбища, занимает первое место по популярности у польских вояжеров.
В «Крымских сонетах» Адам Мицкевич посвящает Бахчисарайскому комплексу два сонета.
Первый – «Гробница Потоцкой»:
Ты в сказочном саду, в краю весны увяла.
О роза юная! Часов счастливых рой
Бесследно пролетел, мелькнул перед тобой,
Но в сердце погрузил воспоминаний жала.
Откуда столько звезд во мраке засверкало,
Вот там, на севере, над польской стороной?
Иль твой горящий взор, летя к земле родной,
Рассыпал угольки, когда ты угасала?
Дочь Польши! Так и я умру в чужой стране.
О, если б и меня с тобой похоронили!
Пройдут здесь странники, как прежде проходили,
И я родную речь услышу в полусне,
И, может быть, поэт, придя к твоей могиле,
Заметит рядом холм и вспомнит обо мне.
В примечаниях к нему автор повторяет древнюю легенду, будто бы легендарная пленница, ради которой был построен знаменитый «фонтан слез», была полькой, одновременно полемизируя с мнением Ивана Муравьева-Апостола, русского путешественника по Крыму, который в этом предании не видел оснований.
Второй сонет – «Могилы гарема»:
До срока срезал их в саду любви Аллах,
Не дав плодам созреть до красоты осенней.
Гарема перлы спят не в море наслаждений,
Но в раковинах тьмы и вечности — в гробах.
Забвенья пеленой покрыло время прах;
Над плитами — чалма, как знамя войска теней;
И начертал гяур для новых поколений
Усопших имена на гробовых камнях.
От глаз неверного стеной ревнивой скрыты,
У этих светлых струй, где не ступал порок,
О розы райские, вы отцвели, забыты.
Пришельцем осквернен могильный ваш порог,
Но он один в слезах глядел на эти плиты,
И я впустил его — прости меня, пророк!
О кладбище Мицкевич писал так:
«В роскошном саду, среди стройных тополей и шелковичных деревьев, находятся беломраморные гробницы ханов и султанов, их жен и родственников; в двух расположенных поблизости зданиях свалены в беспорядке гробы; они некогда были богато обиты, ныне торчат голые доски и видны лоскутья материи. Я спал на софах Гиреев и в лавровой роще играл в шахматы с ключником покойного хана. Я видел Восток в миниатюре».
Эдмунд Хоецкий посвятил описанию Бахчисарайского дворца девять страниц. «Все памятники былого величия Крыма сводятся ко дворцу древних ханов, тщательно сохраняемому до сего дня», – отмечал он. Путешественник детально описал ворота и «параллелограмм» двора за ними, систему коридоров и дверей, ведущих к различным помещениям дворца:
«Напротив другие двери ведут в просторную гостиную, по кругу обложенную софами; в самую чувствительную южную жару в комнате той царит вечная прохлада и свежесть. Через третьи двери можно войти в зал дивана. Там собирался некогда государственный совет. Далее на первом этаже одна за другой тянутся просторные комнаты различного назначения».
Немало места в воспоминаниях уделено внутреннему убранству комнат дворца, украшениям потолков, полов и жалюзи. Заглянул Хоецкий и в помещения гарема:
«К сожалению бедных одалисок, как и путешественников, гарем стал открытым только тогда, когда уже в нем никого не было».
Также осмотрел вояжер ханские сады и фонтаны, в частности и «фонтан слез». Интересно, что Эдмунд Хоецкий не разделял точки зрения Адама Мицкевича по поводу легенды о Марии Потоцкой, прибегнув к критике и самой легенды, и «баллады» Александра Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Краткий пересказ этого произведения занял полторы страницы, зато запись текста одной из альтернативных легенд – о пленнице Маюме с Кавказа – целых десять. Несколько страниц отведено в воспоминаниях вояжера надписям на воротах и стенах дворца, всего он упомянул 15 надписей разного, преимущественно религиозного, содержания. Увидел Хоецкий и ханскую мечеть:
«Весь паркет устлан коврами с различным орнаментом. Справа вверху приспособлена ложа, закрытая изнутри решеткой, с софами по кругу, где жены хана сидели во время богослужения, незаметные для людей; в глубине горят днем и ночью лампы».
Антоний Марчинковский, и так будучи не в восторге от общего вида Бахчисарая, дал дворцу сокрушительную характеристику:
«Остановились мы перед большим деревянным домом, без второго этажа, с разными росписями а-ля квач, очень похожими на рисунки на оконных рамах еврейских трактиров. Думал, в простоте сердца, что это заезжий дом или школа караимов. А был это дворец Гиреев! И грязная башня, что возвышалась в глубине, это минарет ханской мечети; у ворот грязные десятники стерегли внутренность дворца».
Вояжер объяснял читателям, что некогда дворец был большим и роскошным, пока его не сожгли войска фельдмаршала Миниха.
«Построенный заново, стоит сегодня невзрачный, убогий. Император Александр I повелел реставрировать и охранять дворец, но это привело лишь к тому, что гарем был развален; уничтожено семьдесят (как говорят) комнат; осталось лишь несколько из помещений ханских жен».
Впрочем, дворец Антоний Марчинковский все же посетил по такой программе:
«Парадные покои ханские, залы, бани, гарем, мечеть, сады, фонтаны, киоски и гробы державных ханов… Четыре голые стены, окна с маленькими зелеными стеклами, пол, выстланный матами из Константинополя, софы простые – вот и все!».
Напоследок, в десять часов вечера, путешественник посетил ханские сады:
«Маленькие, обнесенные стеной, площади, высаженные рядами деревья, маленький киоск, посреди которого журчит фонтан».
Что интересно, Марчинковский был уверен в реальности пребывания в ханском гареме Марии Потоцкой.
Анна Воланьская-Дзедушицкая была, в общем, гораздо снисходительнее к Бахчисарайскому дворцу.
«Дом тот невысокий, частично двухэтажный, зато длинный, с великолепной въездными полукруглыми воротами, что ведут к большому двору, окруженному дворцом с одной, а Большой мечетью – с другой стороны. Полученные здесь впечатления трудно описать: все, что мы видим, является таким новым, оригинальным, что надо бы рисовать, а не писать, чтобы дать об этом хотя бы какое-то представление».
Ко времени пребывания путешественницы главное здание дворца было отреставрировано, однако, по ее словам,
«Не всегда счастливо; в частности, наружные росписи стен, что лишь спрятали давний рисунок замечательных арабесок – это позорная работа доморощенных маляров».
Увидела Воланьская-Дзедушицкая несколько внутренних помещений, «в которых, кроме готовых потолков, с резьбой по дереву, и дымоходов полихромных, нечего смотреть». В обязательную программу входило посещение гарема и ханских садов:
«Дома гарема, просторные, ясные, с прекрасными окнами, с искусными резными решетками, через которые все видно, а тебя видеть нельзя, с диванами вокруг стен и прекрасными потолками, хорошо восстановлены. Сад гарема должен быть чудом, где воды и фонтаны журчали, где цветы пахли, а прекрасные одалиски купались в мраморном бассейне – сад тот сегодня заброшен».
Также путешественница увидела «фонтан слез», вспомнив при этом и Марию Потоцкую, и стихи Адама Мицкевича.
Адам Сераковский был менее «лиричным» при посещении дворца.
«В середине города стоит дворец древних ханов, начатый в конце ХV века Менгли-Гиреем, и после бесчисленных пожаров, грабежей и разрушений, в нынешнем состоянии последним ханом Шагин-Гиреем поставленный».
Вояжер жаловался, что европейские реставраторы ощутимо изменили облик дворца, однако все равно там было на что посмотреть:
«Еще есть прекрасные каменные вереи времен Менгли-Гирея, потолок деревянный в зале суда и везде цветные окна, подобные современным импрессионистам, но тем оригинальнее, что стекла впущены в гипсовые листочки. Необычно прекрасные повсюду дымоходы. Европейской славой пользуется в целом неприглядный «фонтан слез».
Путешественник разглядел на фонтане надпись «Диляра Бикеч», поэтому ему были непонятны мотивы ни Пушкина, ни Мицкевича, ни всех других сторонников легенды о Марии Потоцкой.
Замечательным является тот факт, что трое из четырех польских путешественников обратили внимание на неудачные попытки реставрации ханского дворца. Правда, Карл Монтандон в своем путеводителе уверяет, что архитектор Филипп Эльсон позже «сумел восстановить все в прежнем виде: ни первоначальный характер, ни оригинальность дворца не были искажены», но у меня нет основания не доверять суждению Адама Сераковского, тем более что дворец не воссоздан в своем первозданном виде до сих пор.