Тосту "быть добру" меня научили лет десять назад. Я ездил в командировку в Ставропольский край, командировка предусматривала общение с местными пьющими влиятельными людьми, и они меня научили, что, когда пьешь, надо говорить "Быть добру!", это фирменный местный тост, и спустя примерно год, когда местный мэр (потом его, конечно, посадят) начнет бороться с "Единой Россией", "Быть добру!" станет его рекламным слоганом и, кажется, даже названием благотворительного фонда. А у меня это будет запоздалое филологическое открытие – когда только начиналась перестройка, Лев Лещенко пел по ее поводу песню "Свежий ветер", и рефреном там как раз было "быть добру". Автор текста – не очень знаменитый, но при этом самый-самый придворный советский поэт Ковалев, многолетний заместитель министра иностранных дел СССР, в 1990 году он даже ездил получать за Горбачева Нобелевскую премию.
Когда меня научили ставропольскому тосту, я понял, что песня про "быть добру" – это такая хитрая шифровка, в которой открытым текстом поется, что в стране теперь дует свежий ветер, а между строк – что источником свежего ветра стал человек из тех мест, где, выпивая, говорят "Быть добру!". Горбачев ведь ставропольский.
В нулевые я любил ездить в командировки в Ставропольский край – легкий способ навестить бабушку, она тогда еще была жива. И не только бабушку, но и себя: в этих местах в детстве я проводил каждое лето, то есть места вполне родные, хотя предки родом не оттуда. Дед по отцу, лишившись на войне руки, окончил Тимирязевскую академию и аспирантуру (но не защитился, потому что в сельскохозяйственной науке тогда, скажем так, слишком часто все менялось), и последнее его место работы на всю жизнь – НИИ сельского хозяйства, который вначале находился в городе, известном теперь как Буденновск, а в начале шестидесятых, когда Хрущев решил, что сельскохозяйственной науке в городах не место (в "Крокодиле" тогда было много карикатур про асфальтовых агрономов, то есть и про моего деда тоже), институт перевели в сельскую местность.
Это был эксперимент, и он удался – несколько десятков семей провинциальных интеллигентов поселили в чистом поле, и они обустроили себе идеальное пространство для жизни
Директор, герой, между прочим, Советского Союза, партизан и после войны вице-премьер советской Латвии, нашел брошенный военный городок на окраине большого села в получасе езды от Ставрополя, совсем маленький – здание штаба, куда въехал институт, трехэтажный жилой дом, куда заселили сотрудников, и сложносочиненное П-образное здание с клубом в одном крыле, столовой в другом и магазином посередине. Это было за двадцать лет до меня, я застал городок уже разросшимся. Институту построили новое здание, жилых домов стало, включая первый, двенадцать, а специально приглашенные чуть ли не из Москвы ландшафтные дизайнеры посадили и вырастили посреди степи большой парк с табличкой "памятник природы краевого значения" у входа. Это был эксперимент, и он удался – несколько десятков семей провинциальных интеллигентов поселили в чистом поле, и они обустроили себе идеальное пространство для жизни наподобие клубных поселков, которые войдут в моду при постсоветском капитализме.
Мой отец там вырос, а мама калининградская, и все мое детство прошло под аккомпанемент семейных споров о том, стоит ли переезжать из Калининграда в этот ставропольский городок. Мама отказывалась категорически, и после смерти деда отец стал каждый год надолго уезжать туда один, формально – ухаживать за садом, но, как я понимаю, ему просто нравится там жить среди постаревших друзей детства и в родных местах. Думаю, рано или поздно он, один или с мамой, уедет туда насовсем.
Путин назначил в Ставрополь губернатором какого-то ямальского парня, о котором писали, что это он организовывал знаменитый полет со стерхами, ну и получил в награду вотчину в виде потенциально трагического региона, за мирное будущее которого, наверное, никто не поручится
Сделавшись московским репортером, я старался часто ездить именно в Ставрополь, и информационные поводы для командировок искать было нетрудно. Тихий южный горбачевский город, бывший когда-то самой мирной провинцией, в нулевые возвращался к своему исходному состоянию крепости, поставленной в ногайских степях князем Потемкиным в конце XVIII века. Фронтир снова стал фронтиром; в 90-е была война и был Буденновск, а я застал уже проявления так называемой мирной жизни – то войсковую операцию против каких-то ваххабитов в граничащем с Дагестаном районе (это там я пил под "Быть добру!" с местными силовиками), а в чуть более тыловых городах, включая сам краевой центр, постоянно случались сюжеты наподобие нашумевшей тогда Кондопоги – очередной человек из соседних республик убивал очередного местного, остальные местные собирали сход, ругались, грозили местью, в какой-то момент даже собрали денег и поставили на главном бульваре Ставрополя бюстик генерала Ермолова. Не столько как знак памяти о каком-то славном прошлом, сколько символ нынешнего, чаще пока еще скрытого противостояния с наступающими соседями. Если ехать в Ставрополь со стороны Минеральных вод, то ближайший ставропольский пригород – это хутор (на самом деле уже микрорайон) Извещательный; название, когда-то звучавшее смутным напоминанием о временах фронтира, а теперь гораздо более понятное – когда что-нибудь начнется в Пятигорске или Кисловодске, известие придет в Ставрополь со стороны этого хутора.
Несколько лет назад Путин назначил в Ставрополь губернатором какого-то ямальского парня, о котором писали, что это он организовывал знаменитый полет со стерхами, ну и получил в награду вотчину в виде потенциально трагического региона, за мирное будущее которого, наверное, никто не поручится.
Мой отец рано или поздно переедет туда, он мечтает об этом много лет, и я понимаю, что это рано или поздно произойдет. Но о чем мечтаю я – о том, чтобы, когда придет время (в том, что оно придет достаточно скоро, я не сомневаюсь), он сумел бы оттуда убежать.
Я очень надеюсь, что он успеет убежать.
Олег Кашин, журналист
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода