На улицах люди в масках, с автоматами. Над домом – летающие вертолеты. По дорогам движется военная техника. Ощущение неизвестности, страха. Непонимание происходящего.
Этой весной и началась самая трагичная страница истории моей семьи. Она перекрыла раскулачивание прадеда, битву за Сталинград деда и его плен, смерть моего отца, военного судьи. Арест моего сына, Геннадия Афанасьева, самого дорогого мне человека.
Мирные митинги, брошенные голодные украинские солдаты в воинских частях, бездействие власти и формирование мнения «лишь бы не было войны». С этого все и началось
Мирные митинги, брошенные голодные украинские солдаты в воинских частях, бездействие власти и формирование мнения «лишь бы не было войны». С этого все и началось. Перевоплощение совершенно мирного человека, имеющего твердую жизненную позицию, в «террориста», собиравшегося взорвать памятник Ленину, Вечный огонь, несуществующий железнодорожный вокзал в Ялте, линии электропередач, мосты и все то, на что у Федеральной службы безопасности (ФСБ) России хватило фантазии.
Молодежь объединилась. И, конечно, имея лидерские задатки, Гена являлся организатором многих мирных гражданских инициатив. Ребята организовали медицинские курсы, обучение волонтеров оказанию первой медицинской помощи на случай вооруженных конфликтов и столкновений. Закупили аптечки, раздали волонтерам. Собирали деньги на вещи первой необходимости и продукты для солдат, оставшихся без довольствия, заблокированных в воинских частях в Симферополе. Мы варили дома гречневую кашу, по пять килограмм за раз, пытаясь сделать ее вкуснее приправами и луково-морковными поджарками, раскладывали ее в трехлитровые банки, заматывали в газеты и полотенца, чтобы «дети», как я их называла, смогли съесть ее хотя бы теплой. Ведь эти солдаты были примерно одного возраста с моим сыном. А дети, они и есть дети, независимо от того, в какой армии служат.
Я понимала опасность ситуации для Гены и его соратников. Но понимала, видимо, не до конца. Постоянно корю себя за то, что не смогла спасти его от того ужаса, который ему пришлось пережить. Был тревожный звонок из ФСБ: уймите сына или будет беда. А как его унять? Дома появлялись баллончики с краской, медицинские аптечки, Гена до самого утра сидел за компьютером, что-то записывал, раздавались постоянные телефонные звонки… Я очень переживала, пыталась сказать ему, что ситуацию трудно исправить и она должна решаться на государственном уровне… Случилось так, как случилось. Думаю, что пройдя путь пыток, одиночного заключения, все испытания тюремной жизни, если бы можно было прожить это время заново, он поступил бы так же. Я уважаю его стойкость, жизненную позицию и горжусь своим сыном. Геннадий Афанасьев, четвертое поколение отцов, которыми можно гордиться!
«9 мая 2014 года. Симферополь. Начало ада».
Накануне Гена попросил фотографию деда, чтобы, как и каждый год, пройти с его портретом в «ленте памяти» на Параде Победы. Договорился со своей девушкой о свидании. Я уехала с друзьями и мамой в Севастополь. Гена остался в Симферополе. Вечером, 9 мая 2014 года, около 18 часов вечера, раздался звонок моего мобильного телефона, страшный звонок: «Ваш Сын, Афанасьев Геннадий Сергеевич, задержан. Находится в изоляторе временного содержания (ИВС) в Симферополе».
Шок. За что? За кашу? Или я ничего не знаю о сыне?
Звоню знакомому милиционеру: что случилось? Через пять минут информация: все очень плохо, будет «сидеть» много лет. Паника
Звоню знакомому милиционеру: что случилось? Через пять минут информация: все очень плохо, будет «сидеть» много лет. Паника. Мама не дала уехать сразу же. Трясутся руки, трясется каждый орган внутри моего тела. Шоковое состояние. У всех, кто рядом со мной.
Уехала из Севастополя в 4 утра. Одна. Со своей страшной бедой. Уже без сына. В неизвестность.
Неизвестность оказалась бесконечная, длиною в целую жизнь, в 767 дней.
Зашла домой, все перевернуто. Поняла, что был обыск. Я знала, что ничего не нашли. В квартире не было ничего запрещенного. Ощущение такое, словно в душу тебе наплевали. В тот момент я лишилась дома. «Без ничего» ушла к маме. Возвращалась только за личными вещами. Навсегда потерянный наш любимый дом. Похищенный сын. И пустота…
Иронией судьбы, ИВС находится во дворе дома моей мамы, теперь уже нашего с ней дома. Выхожу на балкон, смотрю на окна ИВС и думаю, что там, как мой сын, что делать. Растерянность, безысходность, непонимание, отчаяние, страх. И опять неизвестность… Первая передача. Дезодорант в стекле не передать, одеколон нельзя, шнурки из обуви и спортивной одежды нужно вытащить… Запомнилось предвзятое отношение работников изолятора, который смотрели на меня так, будто я сама преступница, или моему сыну уже вынесен приговор и его вина доказана. Да, и как потом оказалось, Гена не получил ни одной передачи в ИВС.
Объявился государственный адвокат по назначению, соблюдающий интересы «государства», но не своего клиента, не Гены. Вымогательство денег. 100 долларов за каждое посещение, бесконечные его звонки – вымогательства. Он сразу говорил о том, что Гена виноват, лучше это сразу признать, «будем бороться хотя бы за десятку» и даже позволял себе повышать на меня голос, когда я настаивала на полноценной адвокатской защите. Надеюсь, его имя и фамилия вошли в список «Сенцова-Кольченко».
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции