Бывший узник «ЛНР»: «Душа осталась в подвале»

Девять месяцев Анатолий Поляков, бизнесмен и общественный активист из Петрозаводска, провел в застенках в Луганске. Весной 2015 года он приехал в Донбасс с гуманитарной миссией, но, после успешных переговоров по эвакуации тяжелобольных детей и обмену военнопленными, на него напали на улице, заковали в наручники, надели на голову мешок и заточили в подвале. Тюремщики выдавали себя за украинских партизан, но вскоре Анатолий понял, что его взяли в плен сепаратисты, находящиеся под контролем российских спецслужб. Потом он оказался в тюрьме министерства госбезопасности "ЛНР". Его жестоко избивали, он чудом выжил. Сейчас Анатолий Поляков, которому удалось вырваться из нового ГУЛАГа, возникшего на подконтрольных сепаратистам территориях Донбасса, прошел курс реабилитации и пытается вызволить из застенков своих товарищей по несчастью.

– Вы были в Петрозаводске успешным бизнесменом. Почему вы заинтересовались политикой?

– Общественной деятельностью я занимался со школьной скамьи, был редактором школьной газеты, организовал музей памяти, проводил мероприятиями с детьми из начальных классов или, как раньше говорили, шефствовал. Затем армия, две чеченские кампании, после которых столкнулся с проблемами, с которыми сегодня сталкиваются ветераны АТО. Организовал информационно-реабилитационный центр для участников боевых действий. Был инициатором трех законопроектов, которые предусматривали социальную защиту и психологическую реабилитацию участников боевых действий и семей погибших военнослужащих. Законы очень сложно проходили через Законодательное собрание Карелии. Когда шло третье чтение, нас просто не пускали в здание ЗС, пришлось чуть ли не брать его штурмом. Можно сказать, что эти законы, которые сегодня действуют на территории России, были приняты под давлением ветеранов боевых действий. А политической деятельностью я начал заниматься после выборов в Государственную думу, когда были использованы различные фальсификации для победы "Единой России". Дальше была Болотная, "Марш миллионов" и десятки других акций. Обычный протест перерос в понимание, что эта власть губительна для России.

– Как это сказалось на вашем бизнесе? Вас начали преследовать?

– Вначале было все спокойно, видимо, власть не знала, как реагировать на подобные действия, но очень скоро они поняли, что никакие угрозы не действуют, и перешли к жесткому подавлению оппозиции. А бизнес у меня существовал до 2015 года, то есть до самого плена. Затем его у меня отжали, как и все недвижимое имущество.

Анатолий Поляков на марше оппозиции

– К 2015 году вы уже жили в Украине? Правда, что вас пригласила певица Руслана?

– Да, мы познакомились через интернет, у нас был общий знакомый, известный блогер. Мы начали общаться, затем она пригласила меня в Украину, и я с удовольствием приехал. Я был воодушевлен Майданом.

– И по-прежнему воодушевлены?

​– Да. Сегодня от своих оппонентов в России мне приходится слышать, что революция была напрасна, власть коррумпированная, те же самые олигархи… чем же Украина лучше России? Во многом лучше! Пропасть между людьми и государством есть, но это старое наследие коррумпированной и развращенной деньгами системы, агония и судороги, которые еще долгое время будут будоражить общество. Система, которая существовала на протяжении долгих лет, источником жизнедеятельности которой являлся карман ее граждан, сильна. И изменить ее в одночасье невозможно. Для этого требуется время. Но, несмотря на войну, экономический кризис и внутренний саботаж, многое удалось изменить в стране. И главное достижение – свобода, которая исторически была свойственна украинцам, вернулась в их самосознание, и они больше не позволят дурачить себя и грабить страну. Ибо все понимают сегодня, что власть в этой стране – народ, шутить с которым лучше не стоит.

– Вы включились в гуманитарную работу на востоке Украины. Почему вы решили этим заняться и как все было организовано?

– Еще на Майдане я участвовал в различных проектах, направленных на мирное урегулирование искусственного конфликта в Украине. Затем, при поддержке Министерства обороны Украины, была создана организация "Гуманитарный корпус", которую я возглавил. Ее целью являлась нормализация отношений в сфере защиты прав военнопленных и оказания адресной помощи детским медицинским учреждениям на оккупированной территории Украины. 12 марта 2015 года по приглашению лидеров "ЛНР" как волонтер я прибыл в Луганск. 14 марта на встрече с руководством "ЛНР" мы обсудили широкий спектр вопросов, включая транспортировку детей, больных раком и туберкулезом, на территорию Украины и формирование комиссии по соблюдению прав военнопленных и гражданских лиц, которые удерживались боевиками.

– И сами оказались военнопленным. Вы думаете, что это была западня, вас специально заманили?

– Моя поездка не являлась секретом. Накануне было убийство Немцова. После этого начались аресты наиболее активных оппозиционеров в России. В это время я попадаю в подвал в Луганске. Все мои друзья уже сидели в СИЗО. Когда меня допрашивали "ополченцы", было видно, что это представители спецслужб.

– Как вы определили, что это представители спецслужб?

​– По стилю общения, по тому, как ведут допрос, по профессиональным привычкам. Мне часто приходилось с ними сталкиваться по роду своей политической деятельности. В России они наделены безграничной властью. Достаточно заглянуть в глаза, наполненные вседозволенностью и всемогуществом, которое невозможно скрыть. Они повторяли, что меня не отпустят, не отдадут украинской стороне. "Мы предложим за тебя шесть человек. Если они согласятся, скажем "восемь". Они дали понять, что на свободу я не выйду. И в это время я продолжал верить, что меня освободят россияне, войдут, извинятся, всех накажут и отпустят восвояси. Как я был наивен… Вдвойне обидно и больно, что издевались надо мной мои соплеменники, россияне.

– Вернемся чуть назад, в тот день, когда на вас напали и взяли в заложники. Как это произошло?

– Это произошло 14 марта, возле "Вестерн Юнион", средь бела дня. После того, когда я оттуда вышел, меня ударили по голове, я потерял сознание. Очнулся уже в наручниках, с мешком на голове, к голове был приставлен автомат. Меня затащили в подвал, бросили на бетонный пол, в этом состоянии я пролежал сутки. На следующий день пришел их командир, он говорил: ты понимаешь, куда ты попал? Я говорю, что, наверное, МГБ или контрразведка. Он сразу начал кричать, перешел на украинский язык. Затем они представились "украинскими партизанами", вначале требовали сто тысяч долларов, все это сопровождалось побоями, угрозами и стрельбой поверх головы. Затем сказали, что я русский инструктор, приехал сюда обучать сепаратистов. Затем меня затащили в какое-то помещение, ногами и руками пристегнули наручниками к трубе, мне пришлось сидеть на бетонном полу, труба была между рук и ног. В таком сидячем состоянии я провел в этом подвале месяц.

– А как вы догадались, что они не те, за кого себя выдают?

– Когда все время находишься в изоляции и в полной темноте, слух обостряется и ты запоминаешь любые мелочи. Когда меня выводили в туалет, я слышал русскую речь, слышал разговоры по поводу решения вопросов на таможне. Когда у них были праздники, сверху доносились пьяные крики "ура". Иногда у них срабатывали рации.

– Как к вам относились, в каких условиях содержали, что пытались от вас узнать?

​– Расспрашивали, с кем поддерживаю отношения в Украине и в Луганске, с какой целью приехал в Луганск. Говорили на украинском; если не понимал, начинали бить. Меня приковали к трубе так, что я мог только сидеть, мешок не снимали. Кормили один раз в сутки. Руку отстегнут – дадут перекусить и снова пристегивают к второй руке. В туалет выводили один раз в сутки, времени давали 15–20 секунд, за это время сложно было что-то сделать, я думал, что от напора у меня вылезут кишки. Это больно и унизительно. Несколько раз выводили на расстрел. На ночь снимали с ног пластиковые наручники, я сползал по трубе на бетонный пол и спал на правом боку. Потом меня снова поднимали, пристегивали ноги к трубе, полсуток я сидел, полсуток лежал. Наступило время, когда я перестал ощущать боль, ушел настолько глубоко в себя, что этот мир стал для меня нереален. Это было что-то чужое, непонятное. Я попросил, чтобы позвали командира. Он пришел, я просил его, чтобы меня расстреляли. Единственная моя была просьба, чтобы не издевались над моим телом и сообщили моей супруге, где можно найти мое тело, эксгумировать и вывезти на родину. С этих пор они стали относиться ко мне более спокойно.

По истечении месяца пришли в подвал, сказали, что тебя везде ищут, ты вроде бы наш хлопец, мы сейчас тебя вывезем в город, там оставим, досчитаешь до 300, потом можешь звать на помощь. Они катали по городу, чтобы сложилось впечатление, что меня везут из Луганской области. Меня в мешке, наручниках на руках и на ногах закинули, скорее всего, на грузовую машину или гараж. Я досчитал до 300, начал звать на помощь, приехала машина, я услышал российскую речь. Меня посадили в машину, не снимая мешок, доставили в другое помещение. Там мешок сняли. Было два человека, представились российскими ополченцами. Они морщились, потому что был неприятный запах: на протяжении месяца меня не всегда выводили в туалет, но тогда мне было уже все равно.

Первый день они поговорили со мной хорошо, сказали, что если ты действительно говоришь правду, то мы тебя передадим милиции и отпустим. Сказали: пиши про партизан. Спрашивали, слышал ли рации, слышал ли какие-то голоса, я говорил, что ничего не слышал. Я тогда уже понял, что это розыгрыш. Через два дня началось то же самое, имитации расстрела, меня обвинили в диверсионной деятельности, пытались унизить, оскорбляя мою семью. В общем, те же методы. Я написал завещание, передал им в руки: "Я уже устал от вас, просто расстреляйте меня".

– Вы думаете, это все было заранее спланировано: они сделали вид, что вас оставляют, а эти уже были наготове?

– Для меня это было очевидно, когда я еще находился у липовых партизан. Дальнейшие мои подозрения только усиливались. Однажды открылась дверь, на пороге стоял человек в штатском, представился сотрудником МГБ, он мне сказал, что если буду себя вести нормально, то возможно, вернусь домой, в противном случае сгнию в подвале. Он открыто дал понять, что все это было заранее подготовлено.

– Вы были в одиночестве и в том подвале, и в тюрьме? Не видели других узников?

​– Да, первые два месяца был абсолютно один. Затем меня доставили в МГБ, не брали показаний, не допрашивали, а сразу дали обвинительное заключение, где было изложено, что я по заданию Министерства обороны Украины прибыл на территорию ЛНР с диверсионным заданием. Меня обвинили в шпионаже, обвинили в том, что я хотел похитить детей. И ряд других обвинений. За последние пять месяцев, проведенных в подвале МГБ, я много повстречал арестантов, как военных ВСУ, так и арестованных боевиков.

– Друзья, которые вам помогали в гуманитарной миссии, пытались вас вызволить?

– Если есть ангел-хранитель, то это моя жена, благодаря усилиям которой я остался жив. Мы с ней периодически созванивались, и, когда я не вышел на связь, она сразу сообщила моим друзьям из министерства обороны о том, что я пропал. Пока я находился в подвале в ожидание своей участи, меня уже искали, что и повлияло на мою судьбу.

– Что произошло после предъявления обвинений?

– Меня отправили в изолятор временного содержания, там я провел десять суток. Потом завезли в прокуратуру так называемой "ЛНР", где обвинили в шпионаже, сказали, что я военнопленный. В следственном изоляторе я просидел полтора месяца, потом меня опять отправили в подвал, где я провел пять с лишним месяцев.

– Как к вам относились и какие были условия содержания в подвале МГБ?

​– Пыльный подвал, известковые потолки, вначале меня посадили в одиночную камеру под туалетом. В ней стоял небольшой стол, на котором можно спать только в позе эмбриона. Из одежды у меня был рваный свитер и рваные военные рейтузы. Больше ничего. Полное отсутствие дневного света, свежего воздуха и средств личной гигиены. Кожа приобрела серый цвет, как стены в подвале, по камере передвигался словно тень, худой, с большой бородой и длинными лохматыми волосами. Боевики меня прозвали "подвальным человеком". В камере стоял смог, была невыносимая жара, градусов 35–40. Подпирал дверь и ложился на полу, чтобы уловить глоток свежего воздуха. Содержание скотское, ты не знаешь, сколько времени, но начинаешь истекать слюной, когда чувствуешь, что сейчас должны принести еду. Это страшное состояние… Ночью приснится еда, и ты готов съесть бумагу, чтобы убить голод. Очень сложно в таких условиях остаться человеком.

Иногда открывали дверь в камеру, дежурный заводил девушек в форме и говорил: вот наша местная достопримечательность – Анатолий Поляков, российский оппозиционер, "пятая колонна", посмотрите, что от него осталось. Я тогда плохо передвигался, был ослаблен, смотрел на них как волчонок, готовый вцепиться и перегрызть им глотки.

Я кричал матом на них, но это вызывало у них только смех, потому что ничего не мог сделать. Я их провоцировал, а они просто смеялись. Как какой-то щенок маленький лает, и даже если укусит, то не причинит никакого вреда. На самом деле сил у меня уже не было никаких – ни физических, ни моральных. Я это осознавал, и от этого морально тяжелее вдвойне, что ты ничего не можешь сделать. Это очень тяжело. Тебя лишили всего и постоянно глумятся. Зачем? Ради чего? За то, что отбился от стаи? И не стал, как все, кричать "Крым наш"?

– Почему они над вами так издевались? Чего хотели? Получить выкуп, наказать российского оппозиционера? Думали, что вы действительно шпион? Вы понимаете их мотивы?

– Я долго повторял слова: за что, зачем, ради чего? Как выяснилось потом, они поторопились и сообщили о моем устранении. Это изменило мою судьбу. Почему они решили оставить меня в живых? Время было упущено, благодаря своевременной реакции Украины в моем вопросе, так как в тот же день, когда меня похитили, меня уже искали и знали, где я нахожусь. Понимая, что из-за огласки меня устранить невозможно, они прилагали максимум усилий, чтобы довести меня до такого состояния, когда теряешь грань между человеком и животным, одним словом – убить во мне человека. Они использовали все методы издевательства, одиночество, голод, болезни, унижения. За эти девять месяцев они сделали все для того, чтобы я возненавидел Россию. Но им этого не удалось: напротив, мои убеждения, что власть в России необходимо срочно демонтировать, только укрепилась.

– Что для вас «ЛНР» и «ДНР»?

– Я рассматриваю «ЛНР» и «ДНР», эти два террористических анклава, как территории ГУЛАГа, где можно проводить эксперименты, где можно испытывать новое оружие, можно делать абсолютно все, что хочешь, где нет никакой судебно-правовой системы. Можно устранять своих оппонентов, можно отправлять туда на убой русских наемников, и никто не будет их там искать. Это большая черная дыра, через которую разворовываются миллиарды бюджетных средств. Они существуют исключительно за счет поддержки российской армии.

Военные учения сепаратистов в Луганской области

– Наверняка среди ваших знакомых немало таких, которые до 2014 года сочувствовали протестному движению, а потом, после захвата Крыма, под влиянием пропаганды перешли на кремлевскую сторону...

– Действительно большинство российских оппозиционеров поначалу поддержали Майдан. Они приезжали в Украину в надежде, что, возможно, и в России произойдет нечто подобное. А после того, как вектор политики в России сместился в сторону "русского мира", многие просто сошли с ума. Они добровольно взяли в руки оружие и приехали убивать мирных граждан Украины. Я уверен, что авторитарная система в России прогнила настолько, что она разлетится на щепки, и это произойдет мгновенно. И люди, которые поддержали массовый геноцид на востоке Украины, будут нести персональную ответственность за преступления, которые они совершили. Это касается всех: и тех, кто отдавал приказы, и тех, кто их выполнял.

– У вас сохранились теплые чувства к России, есть желание приехать на родину, в Петрозаводск?

– Я очень люблю Россию, люблю русский народ. Несмотря на то что в России сейчас непростые времена, я верю, у России есть будущее, верю в отрезвление и просветление моего народа. Однажды мы все, кто сейчас вынужден скрываться вдали от родины, обязательно вернемся. Я в это верю.

– Сколько, по вашим данным, заложников в Луганске и Донецке?

– Думаю, на порядок больше заявленных официально цифр, часть удерживают в подвалах этих республик, часть на территории России. Точную цифру назвать сложно, но не меньше 200-300 человек.

– Почему затягивается обмен?

– Во-первых, пленные – это единственное, чем могут шантажировать Украину боевики и Москва. Второе: у боевиков значительно меньше пленных, чем задержанных пособников и самих террористов на территории Украины. Третье: все решения по обмену принимаются в Москве, несмотря на позицию Украины, которая принимает все возможные усилия по их освобождению.

– Вам удалось восстановить силы? Планируете заниматься общественной деятельностью?

– Первые пять месяцев были очень тяжелыми в психологическом плане. Физически вроде дома, а душой в подвале. В результате систематических побоев и нечеловеческих условий содержания у меня целый комплекс заболеваний. Чем планирую заниматься? Первое – восстановить здоровье, второе – это закон о бывших пленных, с инициативой которого выступили ряд общественных организаций, которую поддержала депутат Ирина Геращенко, он предусматривается весь комплекс социальной и медицинской помощи по реабилитации и реадаптации граждан, которые вышли из плена. Я очень надеюсь, что этот закон в ближайшем будущем будет принят Верховной Радой. Для меня этот закон и есть моя реабилитация.

Когда разговор с Анатолием Поляковым был записан, стало известно о том, что боевики "ЛНР" обменяли Владимира Жемчугова, который удерживался с ноября 2015 года. Был освобожден также сотрудник миссии Организации Объединенных Наций в Донбассе Юрий Супрун, захваченный в апреле.

​Анатолий Поляков размышляет о плене:

"День, месяц, год, что значит это время в повседневности? Работа, суета, множества событий и главное, что это лето, осень, зима, весна. За это время люди успевают влюбиться, сыграть свадьбы и разойтись. По телевидению сериалы, остросюжетные боевики и сводки с фронтов, трое ранено, один убит, и дальше развлекательные шоу, драки в Раде и астрологические прогнозы. Мы привыкли к этому, и для нас это жизнь.

Но что это время для матери, жены – сына, мужа, который находится в подвале боевиков, что значит это время для тех, кто каждую секунду ожидает расстрела и молит Господа о спасении? Это плен не одного человека, это плен всей его семьи, это трагедия и ежедневная боль. Это морщины под глазами уставшей и измученной женщины, которая осталась совсем одна, и на ее хрупкие плечи легла вся тяжесть повседневных забот. Это два мира, это две реальности. И об этом нужно говорить, чтобы помнить и знать, что эти люди живут среди нас и им нужна помощь. И что на их месте завтра может оказаться каждый из нас!"