Выборы в Государственную думу проводятся почти с той же регулярностью, что и Олимпийские игры, но в отсутствие всякой состязательности запоминаются не в пример хуже.
Исключением остается голосование в декабре 1993 года, когда сногсшибательный успех жириновцев испортил «Демократической России» весь «политический Новый год», задуманный как праздник демократии. Замечательный человек и писатель Юрий Карякин, даром что верный защитник Солженицына от нападок либералов, бросил тогда в зал свое знаменитое гневное слово: «Россия, ты одурела!» Поскольку одурение (или поглупение) – это процесс, который обратного хода не предполагает, то последующие выборы были похожи на предыдущие и перестали вызывать какой-либо интерес у окружающих.
Содержательная сторона очередного приступа административного восторга настолько обсосана публицистами, что уделять ей скоротечное время жизни может только идейный мазохист. Но с формальной точки зрения тут есть о чем посудачить. Взять хотя бы такое не самоочевидное обстоятельство, что выборы – это еще не выбор. Слова хотя и одного корня, но обозначают разные явления, поэтому в толковых словарях каждое имеет собственное гнездо. Они никак не взаимозаменимы – первое не имеет единственного числа, второе не может употребляться в множественном. Даже совершив удачную покупку при большом изобилии подобных товаров, вы не скажете: «Это были трудные выборы». Точно так же лозунг «Все на выбор!» выглядел бы издевательски. По своей грамматической форме выборы предполагают множественность. Но было так не всегда.
Лозунг «Все на выбор!» выглядел бы издевательски – по своей грамматической форме выборы предполагают множественность
В закатные годы старого режима были в моде телевизионные мосты между представителями советской и американской общественности. По идее, они должны были демонстрировать открытость и, в то же время, превосходство коммунистической системы над всеми прочими. От веселых и находчивых советских пропагандистов пиндосы, понятное дело, по всем статьям получали полный отлуп. Помнится, в одной из таких прямых передач американские буквоеды покусились на самое святое – на однопартийную систему. «Что за выборы из одной партии?» – попытались они уесть московских акробатов пера. И далее в том смысле, что демократия предполагает состязательность. Кто-то на нашей стороне телемоста – кажется, это был Леонид Золотаревский – играючи, срезал фраеров непобиваемым козырем: «Многопартийность, говорите? Ну-ну... Вот у вас в больших выборах участвуют целых две партии, столько же их в Конгрессе. Это всего лишь на одну больше, чем у нас. А вот в Бразилии, будем говорить, за власть борются как минимум 25 партий. Значит ли это, что в Бразилии демократии в десятки раз больше, чем в Америке? Не значит? А вы говорите...»
Америкашки, конечно, стушевались, не найдя ответа. Несмотря на отдельно взятый триумф, телемосты все равно вскоре отменили, как подрывную, по сути, форму общения с иностранцами. Потому что люди по сю сторону моста ответ легко находили – в форме иносказания, притчи, библейской байки: «Привел Господь к Адаму Еву и говорит: выбирай себе жену!»
Хотя уже тогда было известно, что однопартийность – отнюдь не единственная форма действенного контроля над политическим процессом. В ГДР, к примеру, было пять основных партий: были среди них и либеральные демократы, как у Жириновского, и христианские консерваторы, как в соседней ФРГ, и даже аграрии. Да и коммунисты назывались вполне невинно – «едиными социалистами». В соседней Чехословакии было даже шесть партий, сшитых примерно по тому же лекалу. И система работала без сбоев. Мелкие партийки не только признавали первородство коммунистов, но даже с гордостью заявляли, что вся концепция политики как борьбы за власть – отрыжка прошлого и буржуазный пережиток, они же есть надежная опора компартии и проводники ее руководящей и направляющей роли. Так и жили: партийная шушера вместе с прочими общественными организациями – профсоюзами, Советом церквей, обществом незрячих, Союзом борцов за мир и т. д. – входили в «национальный фронт», возглавляемый «блоком коммунистов и беспартийных». На выборы все они шли одним кандидатским списком, и голосовать можно было только огулом за этот список или против него. Второе приравнивалось к бунту на корабле. Согласитесь, это была остроумная конструкция: партий вроде бы до фига и больше, в единый день голосования никто не оставлен в сторонке, а в результате все равно депутаты избраны не вами, а спущены по разнарядке.
Государственная дума – это не та площадка, где переругиваются по юридическим пустякам, связанным с законотворчеством
Путинской России, конечно, еще пока далеко от такого совершенства, но движение идет в правильном направлении. Уже нащупано оптимальное количество партий в Думе. Квадрат – самая надежная из геометрических фигур. Стол прочен, если у него четыре ноги. Одна партия прекрасного будущего, другая – сияющего прошлого, третья чуть правей, четвертая малость левей, причем та, что справа, гораздо левей той, что слева. И после нынешних выборов, если верить политтехнологам, Дума нового созыва будет сформирована из четырех фракций. Заметьте: тех же, что и теперь, никакого баловства и экспериментаторства. Но вообще-то, если предварительно крепко поработать, можно предложить обществу и другие варианты, введя в Думу новые, постсовременные и еще более пропрезидентские партии. В назидание старым.
Не лишено интереса и самоназвание законодательного органа, в который направляются лучшие умы человечества. У одних народов они названы по месту работы: священные поляны и дубовые рощи – у друидов и прочих древлян, возвышение или бугор (агора) у древних греков, всевозможные дома собраний – от кнессета до конгресса. У других по положению в обществе или по возрастному признаку депутатов – совет старейшин или сенат, что одно и то же. У третьих по роду деятельности – если занимаются пустым словоговорением, значит, место сие есть говорильня, или парламент. Если совещаются до умопомрачения, то орган зовется, как правило, советом, в крайнем случае радой. Российский случай особый. Государственная дума – это не та площадка, где переругиваются по юридическим пустякам, связанным с законотворчеством. Здесь царит обрядная тишина, как в молитвенном доме. Хорошие деньги законодателям платят за то, что они всю жизнь думают, подперев голову свободной рукой. Думка у них тугая, в переводе на современный русский – тяжкая. Такое заведение, по меткому слову председателя Грызлова, – не место для дискуссий. Там отправляется самая естественная потребность человека – потребность много и хорошо думать.
Ефим Фиштейн, международный обозреватель
Взгляды, изложенные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода