Российский политолог: «Не исключено, что нынешние выборы – наш последний шанс»

Накануне выборов в Государственную думу президент фонда ИНДЕМ, политолог и социолог Георгий Сатаров призвал избирателей участвовать в голосовании – несмотря на нечестность, по его мнению, избирательной кампании и вероятные подтасовки результатов.

Георгий Сатаров опубликовал на своей странице в Фейсбуке серию статей, в которых он указывает, что для нынешних властей России выгодна низкая явка на выборах, а любые кардинальные изменения в политической (да и в любой другой) сфере происходят по инициативе меньшинства, а не большинства. Поэтому, считает Сатаров, формирование даже крайне малочисленной оппозиционной фракции, или фракций, в российском парламенте может привести к серьезным изменениям – несмотря на формальную невозможность для этих фракций влиять на принятие законов.

Георгий Сатаров

Свои тезисы Георгий Сатаров объяснил в интервью Радио Свобода:

– Я считаю, что идеально исполняемых процедур в социальной природе не существует, нет идеально и абсолютно безупречно работающих институтов. И если мы решаем, что, если голосование проходит не вполне в соответствии с законом и не надо принимать в нем участие, то возникает вполне естественный вопрос: начиная с какого момента несовершенства исполнения этого закона нужно переставать в этом участвовать? На этот вопрос ответить невозможно, поэтому этого вполне достаточно, чтобы сделать бессмысленным заявление «не надо участвовать, поскольку там нечестно».

Еще одно важное обстоятельство – именно неучастие, или вялое участие людей в голосовании и является одним из самых существенных факторов, способствующих увеличению нечестности. Если люди идут всерьез голосовать, если они серьезно выражают свое настоящее мнение, если еще кто-то из них хотя бы старается сделать так, чтобы ровно это мнение и отразилось бы на результатах голосования (например, идя в наблюдатели и так далее), тогда, в общем-то, проблема нечестности постепенно снимается.

– ​Масса оппозиционеров, а также людей, вообще не имеющих отношения к политике, сейчас считают, что только неучастие в выборах способно как-то объединить все те силы, которые Кремлем недовольны. Вы часто полемизируете на эти темы?

– Да, но я не нашел среди их аргументов более-менее состоятельных, поэтому убедить меня в этой позиции невозможно. И, кроме того, мой довольно богатый, все-таки, жизненный опыт, и то, что я знаю о жизни других людей из книг и рассказов, показывает, что бездействие не является объединяющим. Объединяющим может быть только действие.

– ​Люди, которые призывают на выборы не ходить, говорят, что самим фактом прихода на избирательный участок ты голосуешь не за какую-то партию, а вообще за кремлевскую схему политического представительства. Только если ты не придешь, ты проголосуешь против всех, то есть против системы. Что вы бы им возразили?

– Я бы сказал, что здесь очевидная подмена тезисов. Потому что правила игры нынешней власти никак не связаны с исполнением законов. Они связаны с их нарушением. Или, если они не нарушаются, то они, как минимум, применяются избирательно. Но даже избирательное применение закона – это нарушение Конституции. Поэтому предъявлять людям, которые приходят голосовать как раз в соответствии с Конституцией, те же обвинения, что они якобы тоже играют по этим правилам нарушения законов, или предъявлять такие обвинения тем политикам, которые говорят «голосуйте за нас» (и мы на самом деле понимаем, что в их заявлениях есть резон, и мы готовы за них проголосовать), – это вранье, это ложь.

​Есть люди, к которым я отношусь с глубочайшим почтением и уважением, совершающие гражданский подвиг, когда они идут, допустим, в наши суды, чтобы защищать потенциальных «узников Болотной», в качестве общественных защитников. Они этим тоже легитимируют власть? Потому что они идут в суд, про который известно, что он вынесет неправосудный приговор? Потому что они идут в суд, который судом не является? Нам что, теперь, запретить им ходить и защищать этих людей? У нас есть правозащитники, которые идут во власть и защищают конкретных людей, просто спасают кого-то. Нам им запретить это делать и бросить всех на произвол судьбы? Это все та же самая логика – абсолютно порочная и абсолютно безнравственная.

– ​Давайте представим, что Кремль допустит существование в Думе фракции «Яблока» или ПАРНАСа. Вряд ли эти фракции будут многочисленными и как-то смогут влиять на законотворчество. Есть ли тогда смысл в существовании таких партий?

– Безусловно! Дело в том, что никогда в истории в принципе, поскольку это невозможно биологически, изменения не начинались большинством. Просто большинство всегда более инертно, более привержено статус-кво и традиции. А изменения делаются нонконформистами, которых в обществе не более 15 процентов. Поэтому предполагать, что сначала должно сформироваться большинство в Думе, а потом начнутся изменения, могут только люди безграмотные или запредельно романтические. Всегда все начинается с меньшинства, и тому примеров великое множество; начиная с меньшинства, скажем, на Первом съезде народных депутатов СССР, и с Межрегиональной депутатской группы, появление которой привело, в конце концов, к краху власти КПСС. Это наша, совсем свежая история. И сегодня меньшинство может, если оно будет достаточно организованно, сделать довольно много.

Дело в том, что есть некое выявленное историками, политической наукой, условие, при котором возможны более-менее не взрывоопасные изменения режима, подобного нынешнему, – это происходит, когда появляется координация между оппозицией внутри власти и оппозицией вне власти, уличной оппозицией, если угодно. Внутри власти обязательно должна быть явная, открытая, но находящаяся внутри, и тем самым защищенная законом, оппозиция. Должно быть такое «ядро». Внутри нынешней власти есть люди, которые ею недовольны. Но такие люди должны работать в органе власти, где их оппозиционное положение является нормальным с точки зрения и конституции, и здравого смысла, и чего угодно. Должен появиться внутри власти некий зародыш кристалла этой будущей внутривластной оппозиции. И, кроме того, есть еще масса факторов, которые подсказывают, что новая Дума не будет похожа на предыдущую – по совокупности причин, в том числе и в силу новой формулы выборов, в силу появления депутатов, избираемых напрямую населением, голосованием по мажоритарной системе. И ряда других. Поэтому у них есть возможность перестроиться и начинать подготавливать изменения в стране. И, самое главное, они могут способствовать изменению атмосферы, направления движения воздуха.

– ​Вы верите, что нынешнюю политическую систему в России можно изменить без каких-то серьезных общественных потрясений?

– Скажу, чтобы быть предельно реалистичным: шансы на это еще не совсем потеряны. И не исключено, что последний шанс – это именно нынешние выборы.

​– ​По-вашему, правящие политики в Кремле в состоянии просчитывать последствия собственных действий?

– Я сейчас совершенно не включен в «быт Кремля» и довольно плохо представляю, как там это делается. По тем обрывочным сведениям, которые у меня имеются, знаю, что Владимир Путин, скажем так, «не страдает от избытка достоверной информации о происходящем». А принимать взвешенные решения в таких условиях довольно сложно.

– ​Мы процитируем вас еще, это более свежее: «Страна загипнотизирована широко тиражируемыми данными неадекватной социологии». А как быстро этот гипноз пройдет, если представить себе, что социология станет адекватной, а собранные данные смогут доходить до аудитории ведущих СМИ?

– Есть же опыт довольно серьезных колебаний общественного мнения за последние 25 лет, и даже дольше, когда это общественное мнение имело возможность себя выражать. И мы знаем, что такие изменения могут, в зависимости от сюжета, в срок от месяцев до года, происходить, и довольно кардинально. Я подчеркиваю, что это общественное мнение, то есть то, что выражается публично и искренне в нормальном состоянии общества. Убеждения при этом меняются гораздо медленнее, конечно.

​– ​Насколько сейчас силен страх у тех во власти, кто этого кризиса ждет?

– Этому страху больше 10 лет. Он затихал, возрождался, но по тому, что я знаю про настроения там, он появился после первого Майдана в Украине – и закрепился довольно серьезно.

– ​Это страх иррациональный, параноидальный, или страх, подкрепленный фактами?

– Рациональный страх предполагает рациональность реакции на угрозу, а поскольку я рациональной реакции на угрозу не вижу, то не могу признать за этим страхом рациональность – ни по причинам, порождающим этот страх, ни тем более по совокупности действий в результате обуяния этим страхом.