(Крым.Реалии продолжают публиковать воспоминания Геннадия Афанасьева о том, что происходило с ним во время задержания российскими спецслужбами в Крыму и о последующем заключении в России. Другие блоги автора читайте здесь).
Достаточно долго меня пытали в Крыму и во время пыток часто говорили с улыбкой: «Ты знаешь, куда мы тебя отправим? Знаешь, куда попадешь? ‒ В Лефортово! Держись, подлец...» На тот момент я не думал, о чем они говорят, и, на самом деле, мне было довольно безразлично, куда меня повезут. Для человека, который никогда не был за решеткой, места лишения свободы одинаковые. Но очень скоро я почувствовал разницу.
Меня этапировали в СИЗО «Лефортово» на общественном рейсовом самолете. Отдельно первым завели в конец салона на последний ряд и посадили у окошка. Рядом со мной разместились два ФСБшника, и еще один сел передо мной в следующей пассажирской линии. Я был прикован ‒ наручники на мне, и еще одни пристегнуты к ФБСшнику рядом.
Самолет неожиданно начал заполняться другими пассажирами. Они заходили, вели себя как обычно, как будто все хорошо, но украдкой поглядывали на меня. И в их глазах я видел такое яростное презрение и ненависть. Они смотрели на меня как на последнюю сволочь, не зная обо мне абсолютно ничего. Мне было так стыдно, что я натягивал рукава кофты на ладони, чтобы немного прикрыть кандалы, когда рядом проходили дети. Мне до сих пор не понятно отношение тех людей, потому что в недалеком прошлом почти у каждого второго есть родственники, которые сидели в тюрьме, и часто именно по политическим мотивам. Вроде они должны понимать заключенных, но нет.
В полете ФСБшники не позволяли ни пить, ни есть, ни выходить в туалет. Если я засыпал, меня били под ребра
Конечно, в полете ФСБшники не позволяли ни пить, ни есть, ни выходить в туалет. Надо было сидеть молча и ни на кого не смотреть. Если я засыпал, меня били под ребра. Скорее всего, из-за невероятной жестокости и ненависти, специально вырощенной в сердцах. Я в их глазах ‒ зэк, не имеющий права на отдых, а они ‒ мужи, которые работают на защиту страны.
Вот так и летели в Москву. Там подождали, пока все выйдут из самолета, и тогда, в последний момент, вышли и мы. У самолета уже стоял автозак. Меня вывели и заставили сидеть с руками за головой, ожидая дальнейших приказов. Снимали это на камеру.
Лефортово. Меня привезли в обещанное место. Отобрали все вещи, которые были. Даже крестик с шеи сорвали. Одели в робу с большими дырками между ног и подмышками. В этой робе я должен был унизительно ходить в течение месяца-двух. Перевязывал узлами ее спереди, чтобы не спадала, и ходил медленными шагами, чтобы не дать возможности охранникам видеть те дыры и белье под ними. Но все равно эти слишком большие лохмотья постоянно позорили меня и вызвали чувство стыда.
Моя стандартная восьмиметровая камера была рассчитана на двоих. В углу каждой камеры стояло сооружение, которое напоминало высокую коническую вазу. «Ваза» накрывалась самодельной круглой деревянной крышкой. Это был туалет. Отделенный от кровати крохотной, узкой, не более 50 см в высоту, фанерной перегородкой. Никакой приватности, все на виду. Сокамерник смотрит на тебя. Каждые секунд 40 очередные ключники заглядывают в глазок. Половина из них, кстати, были женщинами. Я не понимал, как мне сходить «по большому». Было крайне неудобно. Приходилось набрасывать на колени и живот какое-то тряпье, чтобы прикрыться, просить сокамерника отвернуться. Обычно на это время включал радио на большую громкость и ставил таз набирать воду ‒ для лучшего смывания. Еще из бумаги скручивал плотную трубку и поджигал ее ‒ она медленно и вонючее дымила, немного скрывая неуместные запахи. Для человека с моральными установками это сплошной ужас.
Сидишь в полной изоляции. Есть только радио «Милицейская волна», где восхваляют сотрудников милиции России и крутят какие-то глупые песни 80-х годов
Было очень мало движения. Невыносимое ощущение, что ты выброшен из жизни. Сидишь в полной изоляции. Есть только радио «Милицейская волна», где с утра до вечера восхваляют сотрудников милиции России и крутят какие-то глупые песни 1980-х годов. Вот так день за днем, день за днем...
Не было никакой возможности поговорить с родными, обнять, прикоснуться. Вспоминал обо всем хорошем, что в жизни было, и понимал, что это потеряно навсегда. Вспоминал обо всем плохом и понимал, что это уже никогда не исправлю.
Еженедельно по четвергам водили мыться в баню, но чистую одежду не выдавали, заставляли ходить в грязных лохмотьях. Спрашивал, когда вернут собственную одежду, а в ответ ‒ «пиши заявление». Писал заявление на руководство следственного изолятора, около месяца ждал ответа, а когда получил разрешение на получение личных вещей, вынужден был ждать еще около месяца, чтобы «кладовщик» их мне принес. Все время грязнющий, вонючий, унизительно ободранный.
Межкамерная коммуникация невозможна; телефонов, естественно, нет. Из-за дефицита общения у некоторых людей начинает ехать крыша
Надо отметить, что следственный изолятор Лефортово всегда заполнен разве что наполовину, и не было бы никаких сложностей сделать все быстро. Однако, с другой стороны, посещение бани по четвергам условно делило неделю на три части: с понедельника до среды я жил ожиданием, остаток четверга и пятницы ‒ предчувствием выходных, когда арестанты два дня предоставлены сами себе, а затем ‒ непосредственно выходные! Это уже создавало определенный распорядок и ритм жизни.
Вообще, время в Лефортово течет крайне медленно. В камере всегда только двое, в отличие от других СИЗО, где арестантов – от 4 до 20 человек в одной камере. Большая скученность не всегда удобна с точки зрения бытовых условий, зато можно общаться с соседями, причем не только со своей, но и из других камер. В других следственных изоляторах на прогулках есть возможность докричаться друг до друга, узнать, кто где сидит, получить какие-то новости с воли и передать информацию кому нужно, а ночью есть возможность связаться через так называемую «межкамерную почту». В некоторых СИЗО есть возможность звонить своим близким с мобильного телефона. В Лефортово межкамерная коммуникация невозможна; телефонов, естественно, нет. Из-за дефицита общения у некоторых людей начинает ехать крыша, и они, конечно, срываются на тех, кто рядом. Нервы вначале очень трудно контролировать. Только распорядок и решает частично эту проблему.
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции