К депутатам из европейских стран, которые ездят в Крым и утверждают, что там нет нарушений прав человека, должны быть вопросы от их правоохранительных органов, ведь они нарушают и международное законодательство, считает бывший политзаключенный Геннадий Афанасьев. 14 июня он вернулся в Украину после двух лет заключения в России по обвинению в терроризме. О деле подозреваемого Россией в подготовке терактов в оккупированном Крыму украинца Евгения Панова, чей допрос был недавно показан по российским каналам, он говорит, что может не только понять, что человек может сказать под пытками, но и почувствовать это. О нарушении прав человека, борьбе за освобождение политических узников и своем заключении Геннадий Афанасьев рассказал в интервью Радіо Свобода.
– В Чехии был евродепутат, который посещал Крым после аннексии, недавно группа депутатов французского парламента побывала в Крыму и вернулась оттуда с той же мыслью, что присоединение было добровольным и никаких ущемлений прав человека там нет. Вам хотелось бы встретиться с ними? Что бы Вы им сказали?
– На данный момент зафиксировано 256 случаев нарушения прав человека, у нас есть документы, подтверждающие это, и мы можем их передавать в Европарламент. Недавно был задержан еще один украинец, мы считаем, что он был похищен. Он содержится в застенках Кремля, мы уверены, что его пытают и будут пытать, и он еще один политзаключенный.
Также есть похищение человека, представителя крымскотатарской диаспоры. И это не первый и не последний человек, потому что зафиксировано 22 случая похищения, еще около сотни дел, которые мы проверяем и тоже будем предоставлять информацию обществу.
У меня очень много вопросов к тем людям, которые нарушают законодательство и санкции, принятые по Крыму. И я считаю, что не только у меня должны быть вопросы, но должны быть вопросы от законодательных органов, в которых эти представители работают, потому что они, прежде всего, нарушают их законы и политику их государств.
Your browser doesn’t support HTML5
– Евгений Панов, которого, по словам его брата, похитили из Украины, а по официальной российской версии, он был задержан в Крыму при попытке совершить террористический акт. Как Вы относитесь к этому делу и новой ситуации в Крыму после этих заявлений России?
– На самом деле, это методы 1930-х годов, тирании в собственном государстве. Что можно сказать? Меня тоже называли диверсантом, террористом, я помню, как меня задержали. Я тоже давал показания на камеру, и тоже говорил... А перед теми свидетельствами меня били током, меня душили, на меня надевали противогаз, где я захлебывался собственной рвотой, и после этих пыток, я уверен, почти каждый человек скажет все, что нужно на камеру.
А если вы внимательны и умеете работать с видеоредактором, вы увидите, что вся запись «склепанная». Что делали с этим человеком между этих «склепаний», мы можем только представлять. А я могу еще и чувствовать, что с ним делали. Поэтому все, что с этим человеком делается, я считаю еще одним случаем похищения человека с украинской территории, пыток, незаконного лишения свободы, это – именно те нарушения прав человека, о которых некоторые европейские депутаты говорят, что их нет. Вот это и есть последний пример таких нарушений.
– Что Вы могли бы посоветовать ему и его семье из собственного опыта? И считаете ли реакцию украинской власти достаточной?
– Брату Евгения Панова я предоставлю все возможные советы. Самому Евгению могу посоветовать только держаться и знать, что его там не убьют. Потому что мировое сообщество на него смотрит, и эти палачи не посмеют его убить. Поэтому пусть держится, и, как бы там ни было, он достойно пройдет этот тюремный путь.
Your browser doesn’t support HTML5
– Когда Вы почувствовали, что Вы – не один? Вы сказали, что он должен держаться и чувствовать, что, кроме его семьи, с ним еще и Украина, и мировое сообщество. В какой момент Вы это почувствовали?
– Я был первый, я был одним из первых украинских политзаключенных, и до меня не было таких примеров, чтобы кого-то похищали и за кого бы говорило свое слово международное сообщество и Украина, я не знал, что такое возможно. Поэтому у меня было полное уныние, и я считал, что я один.
Только через год и четыре месяца я получил первые письма. Мне отдали первые письма, которые от меня прятала ФСБ, и в них я увидел, что я не один, что люди из Европы, из Канады, из Вильнюса, со всей Украины и даже из России мне писали, писали слова поддержки.
В то время я уже отказался от своих показаний, которые из меня выбивали так же, как сейчас выбивают из Евгения Панова. И когда общество увидело, что я тот человек, который имеет достоинство, подключились настоящие хорошие адвокаты, а не от ФСБ, подключились и правозащитники, и журналисты. Я в то время сбросил с себя собственные кандалы того страха, которые я желал бы сбросить всему миру, как говорил Олег Сенцов, «научиться не бояться». Когда я научился не бояться, я почувствовал, что я не один, что вы все, кто был рядом со мной, и я являюсь частью тех людей, которые борются за свободу.
– Те люди, которые остались в заключении, после того как выпустили Вас, выпустили Надежду Савченко, у них больше шансов выйти на свободу или меньше? И могут ли Ваши показания сыграть важную роль в их судьбе?
– Очень необходимо доводить до общества, проводить просветительскую деятельность и в Украине, и России, и по всей Европе и Америке, и в других государствах, чтобы они не считали Путина неким «белым и пушистым зайчиком». Ведь на самом деле, это тиран, это последователь Сталина, и те издевательства, которые мы выдерживали, те пытки, которые я выдерживал почти каждый день, 767 дней подряд, об этих страданиях надо говорить, чтобы люди действительно знали, потому что сегодня это – Украина, вчера это – Грузия, а завтра кто? Молдова? Чехия? Германия? Кто дальше?
Я не считаю, что эти люди сами могут остановиться и избавиться от своего империализма. Поэтому Украина стремится в Евросоюз, мы хотим быть едины против этого страшного врага. Поэтому об этом надо говорить, потому что эта информация помогает политзаключенным. Потому что когда просыпается сознание у тех евродепутатов, у целого общества, начинают освещать эту проблему, а когда судьба политзаключенного освещена, с тех пор его прекращают бить, издеваться над ним, потому что они уже боятся, что кто-то узнает.