«Доносы на близких – часть технологии промывки мозгов» – психолог о «пакете Яровой»

С 20 июля доносить друг на друга стало обязанностью крымчан: после вступления так называемого пакета Яровой в силу недоносительство – наказуемое преступление. Насколько сильно такие законы влияют на сознание простого человека? И насколько вредно для психики находится в атмосфере постоянных подозрений? Об этом говорим с психологом – Ларисой Волошиной.

В начале июля президент России подписал пакет так называемых антитеррористических поправок, главные авторы которых – Ирина Яровая и член Совета Федерации Виктор Озеров. Пакет Яровой-Озерова вступил в силу 20 июля, его можно условно разделить на три блока. они касаются миссионерской деятельности, хранения операторами связи информации и доступа спецслужб к любым интернет-сведениям. Вводится наказание за терроризм несовершеннолетних, а также наказание за недоносительство. В Уголовном кодексе России появилась отдельная статья «Несообщение о преступлении»: людей предлагают наказывать за то, что они знали о готовящемся преступлении террористической направленности, но не сообщили об этом российским силовикам. При этом понятие самого преступления сильно размыто. Санкция за недоносительство – штраф до 100 тысяч рублей или лишение свободы до1 года, наказывать будут с 14 лет. Власти разрешили не доносить на близких родственников: супругов, родителей, детей. Донести же на соседа россияне теперь обязаны. Принятие «пакета Яровой» подняло волну возмущения российских и иностранных правозащитников. Международная правозащитная компания Human Rights Watch заявила, что новое законодательство России чревато расширением электронной слежки, подрывом прав человека и интернет-безопасности.

Радио Крым.Реалии | Пакет Яровой. Как репрессивные законы повлияют на психику крымчан

– Лариса, что произойдет с точки зрения психологии с человеком, который серьезно воспримет новые реалии с обязанностью доносить на соседа?

Волошина: Эти реалии – серьезная угроза для личности. Человек понимает, что находится во враждебной среде, и государство требует от него нежелательных шагов. Ни один адекватный человек не хочет доносить на соседа. Есть такое понятие, как юридическая неопределенность.

Мы много лет жили в системе, где можно было думать – это теперь Крым стал территорией, где мнение надо высказывать в соответствии с законом.

– Тут вспоминается Сергей Довлатов с его знаменитым высказыванием о том, что Сталин был ужасен, но кто же написал 4 с половиной миллиона доносов. Станут ли, по-вашему, доносы в Крыму широким явлением?

Волошина: Не знаю. Однако параллель со сталинизмом очень правильная. В истории 20 века практику доносительства использовали тоталитарные системы, она достаточно изучена психологами. Есть способы управления массами, управления тоталитарной идеологии и государства, и они предполагают в том числе доносительство. Например, в 1938 в Германии было известное дело шептунов, прекрасно исследованное психологами.

– А тут уже есть ассоциации с Павликом Морозовым, историями отречения детей от родителей.

Волошина: Почему государство этого хочет? Есть мнение, что это паранойя власти. Это не совсем так. Суть в том, что нужно вынудить гражданина находиться в постоянной тревоге и страхе. Человек стремится к свободе, воля к власти – абсолютная психологическая величина. Человек хочет выделяться, двигаться вперед, больше зарабатывать, быть лучше. В тоталитарном обществе это неприемлемо, потому что государство устанавливает единоначалие, культ вождя. Ему нужно, чтобы человек отказался от свободы как психологической величины. Человек не может сам отказаться от этого природного свойства, значит, его надо вынудить. А он может это сделать либо когда не видит для себя опасности, и это комфортно, либо когда отказ от свободы и покорность – это вопрос выживания.

– Многие говорят о том, что сейчас крымчане замыкаются и уходят в семью, не поддерживают привычное общение, ходят в гости разве что к самым проверенным людям. Крымское общество действительно замыкается?

​Волошина: Безусловно, ведь в Крыму работает технология контроля над массами, система психологических атак, призванная переструктурировать личность. В идеале в таком случае задача государства – заставить людей утратить личностную автономию, отказаться от себя, войти в некую безликую массу, слились с государством и идентифицировали его с собой. Хороший пример: люди в постсоветском обществе плачут о Союзе, хотя они его не защищали, не придерживаются идеологии, не знают, что такое быть советским человеком. Но для них это бытие – часть собственного естества. Человек – не личность, но часть общества, он ни за что не отвечает. Это способ спрятаться, быть в безопасности. Возьмем тот же пакет Яровой. Люди склонны промолчать, потому что хотят выжить. Но есть сферы, где мы в безопасности: семья, друзья, работа, коллектив. Нам не обязательно разделять все вкусы и взгляды человека, чтобы быть с ним в профессиональном контакте. Эрих Фромм хорошо описал два уровня коллективности: простейшую, когда человек сливается с массой, и более сложную – солидарность, когда люди признают свою разность, но они вместе. В нашей ситуации человек понимает: на него могут донести. У него рушатся социальные связи второго порядка. В коллективе некомфортно, небезопасно, ведь любая автономная группа в условиях тоталитарной идеологии должна быть уничтожена – даже если она вроде бы принимает режим. Например, нападки на предпринимателей в России – та же технология. Индивидуальность должна быть уничтожена, лишь так может выжить тоталитарное государство.

– Как можно проконтролировать мысли, переписку всех крымчан?

Волошина: Никак, в этом суть. Но законы о терроризме и экстремизме настолько неопределенны, что под них можно подвести любого человека. Плюс понятие юридической неопределенности. Человеку, на которого донесли, будет очень сложно оправдаться. Так делало гестапо: оно довлело над группами, лишали личной автономии. Набиралось определенное количество доносов, делалась случайная выборка. Задача в том, чтобы человек не понимал, виновен ли он, арестуют ли его. Так было в концлагерях: активно протестующего могли не тронуть, а послушного – наказать неизвестно за что. Наказание – не следствие проступка, это воля кого-то, кто выше тебя.

– Можно ли в таких условиях соблюдать гигиену психики?

​Волошина: Самое важное – не уходить в быт, не думать, что ты маленький человек, и тебя это не затронет. Репрессиям рано или поздно будут подвергнуты все. Выживают те, кто явно осознает опасность и понимает, где находится. Например, Бруно Бетельхайм писал о своих родственниках – венгерских евреях. Они уехали в большие города, где их никто не знал. Те, кто имел арийскую внешность, пошел работать – в том числе в гестапо, чтобы информировать своих сотоварищей. Почти все выжили. Те, кто понимали опасность, понимали, что их будут убивать, защищали себя и свою личность, хоть и не лезли на рожон, выжили. Те, кто уходил в быт, боялся бросить дом, работу, погибли.

– Но ведь есть разная изоляция.

Волошина: Это вопрос взрослости. Когда есть опасность доноса, надо быть аккуратным. Например, я читаю посты некоторых патриотичных крымчан, выражающих свой проукраинский настрой, и думаю: будь я в Крыму, доверила бы я таким людям свою жизнь? Есть желание войти в контакт, найти такого, как ты сам. Но это опасно. Даже с близкими. Любой откровенный разговор в рамках новых законов делает нас заложниками. Так это работает: разрыв социальных связей, недоверие, повышение агрессии. Так что нужно осознавать опасность и действовать в рамках реальности. Когда это осознаешь: это технология, это уже было. Абсурдизация российской политики, законов, шоу-бизнеса – это не случайность. Нужно понимать, что вы, возможно, единственный нормальный в этом дурдоме, но так уж вышло. Доносительство на близких – непременная часть технологии промывки мозгов. Даже если донос – заведомая ложь. Чувство вины, стыда заставляет солидаризоваться с идеологией, оно ломает. Чтобы защитить себя – не доносите. Не стесняйтесь сказать: я не буду с тобой об этом говорить, я не хочу этого слышать.