Ликвидация, а по другим данным – самоподрыв, «террориста №1» Шамиля Басаева произошла в ночь на 10 июля 2006 года. В районе села Экажево в Республике Ингушетия взорвался сопровождаемый Басаевым КамАЗ с оружием и взрывчаткой.
Шамиль Басаев руководил налетом боевиков на Буденновск в 1995 году. Басаев брал на себя ответственность за захват театрального центра на Дубровке в октябре 2002 года, за подрыв грузовика со взрывчаткой возле Дома правительства в Грозном, за захват школы №1 в Беслане в 2004 году и за ряд других не менее кровавых терактов.
Шамиль Басаев и Ахмат-Хаджи Кадыров
О гибели Шамиля Басаева сообщали неоднократно. В первый раз – в 1995 году. Затем Басаева «хоронили» в 2000, 2002 и в 2005 году. Реальное уничтожение Басаева в 2006 году воспринималось российскими властями как переломная точка в борьбе с терроризмом. Президент Чечни в 2004–2007 годах Алу Алханов уже на следующий день заявил, что ликвидация Басаева «подводит черту под контртеррористической операцией на территории республики».
Министр обороны, в то время этот пост занимал Сергей Иванов, был более сдержан в оценках: «Уничтожение этого террориста не означает, что с бандподпольем вообще покончено. Предстоит еще работа. Такая работа ведется. Но уничтожение Басаева, повторюсь, это знаковая вещь. Это наш бен Ладен».
Скорее, для наших силовиков это было неожиданным подарком
Обозреватель газеты «Московский комсомолец» Вадим Речкалов приводил следующую версию ликвидации Басаева: «Грузовик, который с оружием шел к Басаеву, был по маршруту следования заряжен нашим взрывным устройством, которое можно было на расстоянии привести в действие. Я думаю, что его действительно вели и действительно подорвали, когда он полез в грузовик, когда оказался близко от грузовика. А то, что ни одного чекиста не было поблизости и что они приехали через десять часов, – это говорит в пользу версии опять же ФСБ. Потому что Ингушетия тоже очень тесная республика. И если бы там появился эфэсбэшник заранее, перед самой гибелью Басаева, не факт, что не было бы утечки. Поэтому они находились на большом расстоянии и приехали попозже. И не объявляли сами о своем успехе тоже достаточно долго для того, чтобы человек, который работал на них, для того чтобы устранить Басаева, тоже должен был уйти, какое-то алиби создать».
Председатель совета правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов приводит другой вариант развития событий.
Александр Черкасов
– Вскоре после гибели Шамиля Басаева в ночь на 10 июля 2006 года российские спецслужбы заявили, что это была их блестящая спецоперация по ликвидации террориста. Однако мелкие детали, которые мне и моим коллегам удалось узнать, побывав на месте гибели Басаева в последующие дни, указывают на то, что, скорее, для наших силовиков это было неожиданным подарком.
– И в чем это проявлялось?
– Если бы это была плановая операция, очевидно, что последовало бы тщательное обследование места гибели Басаева и изъятие всех возможных вещественных доказательств. Следственная группа, прибывшая на место, не оцепила его и не собрала все, что нужно. Выяснилось, что после взрыва на месте остались раскиданные десятки и сотни неуправляемых реактивных снарядов, какие обычно применяются со штурмовиков или с вертолетов. И эти снаряды не были собраны, а валялись по окрестным полям, представляя собой опасность для жителей. Наш водитель обратился в республиканский ОМОН, и те выслали на место саперов, саперы в течение многих дней, как сельхозрабочие, собирали по полям эти реактивные снаряды и подрывали их порцию за порцией. У этих снарядов была интересная особенность: все они были приготовлены для ручного пуска. Вручную на них с помощью изоленты были прикреплены провода, с тем чтобы их можно было запускать не из стандартных направляющих для неуправляемых ракет, а иным образом. И это все богатство находилось в фургоне. Взрыв же произошел рядом с фургоном. Басаев сидел около места, превратившегося в небольшую воронку, ему оторвало обе руки и голову, видимо, он что-то делал с мощным взрывным устройством.
– Что это вообще могло быть?
– Представляется, что террорист номер один, известный своим пристрастием к разным техническим новинкам, столкнулся со сложностью. А вот дальше, видимо, «мастер Самоделкин» переколдовал с самодельным взрывным устройством. Ясно же, что после массированного пуска к месту направят наряд силовиков. Стандартная тактика боевиков в этих условиях – ставить фугас, с тем чтобы прибывшие силовики, следственная группа подорвались. Такое ощущение, что Басаев работал именно с таким мощным взрывным устройством и сам на нем подорвался. Руки отлетели в разные стороны, голова еще куда-то.
– Вместе с ним погибли еще четыре боевика.
Шамиль Басаев был не только формальным руководителем, но и мозгом этой террористической активности
– Да, вместе с ним погибли еще несколько боевиков, и даже спустя несколько дней, когда я там лазил по окрестным слегка разваленным зданиям, я нашел фрагмент черепа еще одного товарища. Я попросил саперов ингушского ОМОН передать этот фрагмент следственной группе, ну, мало ли, вдруг идентифицируют, кто это такой... Следственная группа была явно не готова к тому, что найдет то, что нашла. И в последующие дни не были высланы новые наряды, для того чтобы все-все-все, всю информацию, которую увозил с собой Шамиль Басаев, собрать и приобщить к делу. А позже стали известны еще более занимательные факты, доказывающие, что мы живем в России. Басаеву, как говорят, оторвало руки, и их сохранили в формалине, с тем чтобы можно было снять отпечатки пальцев. Когда же отпечатки пальцев сняли, выяснилось, что в деле просто банально не лежат те отпечатки, с которыми нужно сравнивать, что за полтора десятка лет, что Басаев должен был быть в розыске, никто не удосужился где-нибудь взять отпечатки его пальцев и положить в дело на тот случай, если придется идентифицировать тело. В общем, мы, скорее, имеем дело с халтурой и удачей, которая иногда оборачивается лицом даже к халтурщикам.
– Но все равно именно после смерти Басаева силовики начали делать какие-то реальные успехи.
– Да, действительно, после гибели Басаева вооруженное подполье на некоторое время было сильно дезориентировано. Шамиль Басаев был не только формальным руководителем, но и мозгом этой террористической активности. Очевидно, никакой адекватной замены ему после этого не было. И подполье без ярких руководителей было обречено на жалкое существование. Что мы и видели в последующие годы. Во всяком случае, после Басаева подполье сильно изменилось. То, что в 2009 году в Чечне был отменен режим контртеррористической операции, – это было признание значительных успехов.
– Как менялась структура подполья за эти годы?
– Если в первой половине нулевых сепаратистское движение превратилось в часть такого исламистского движения, мнившего себя составляющей мирового джихада, то потом произошло движение маятника в другую сторону – к, если угодно, националистической составляющей: «все-таки у нас здесь есть свое дело, есть свои проблемы, мы их здесь решаем». И это были действия именно чеченских боевиков прежде всего против чеченских силовиков. Что будет дальше – не знаю. Потому что произошла смена, ребрендинг всего подполья, и сейчас большая часть ячеек подполья присягнула «Исламскому государству» (группировка признана террористической и запрещена в России. – РС). А с другой стороны, мы не можем говорить о какой-то единой тенденции на всем Кавказе. И мы должны рассматривать и само подполье в этих республиках, и тактику административных и силовых структур в этих республиках в борьбе с подпольем по отдельности и детально, а не говорить о чем-то едином. Да, действительно, есть формально единое подполье на всем Кавказе, и есть федеральные силовые структуры РФ, которые с этим подпольем борются, но есть нюансы, которые нельзя упускать.
– В Ингушетии, к примеру, применяли тактику «мягкой силы», которая, как я понимаю, принесла свои плоды.
Мы видим торжество тактики тотального контроля в Чечне, которая дает некоторую видимую стабильность
– В 2004 году многие сотни боевиков участвовали в атаках на объекты МВД и Министерства обороны в различных населенных пунктах Ингушетии. А после того, как руководителем республики стал Юнусбек Евкуров, который пошел на контртеррор с человеческим лицом, это все сказалось менее чем через год. Когда летом 2009 года Юнусбека Евкурова подорвали, и он находился между жизнью и смертью, ничего в республике не случилось. И в дальнейшем, проводя прежний курс на замирение салафитских общин, на то, чтобы дать возможность выйти из леса, с гор не совершившим тяжких преступлений боевикам, Юнусбек Евкуров сделал Ингушетию самой безопасной республикой Северного Кавказа. С другой стороны, в Дагестане сходный курс, взятый несколько позже, проводился не столь последовательно и был свернут где-то на рубеже 2012–13 годов, и мы видим, что там тренды совершенно другие. И наконец, мы видим торжество тактики грубой силы в Чечне, тактики тотального контроля, которая дает некоторую видимую стабильность. Но чем она обеспечена – оттоком боевиков и из возможных симпатизантов с Северного Кавказа на Ближний Восток или же реальной стабильностью, – мы сказать не можем. Такое ощущение, что в замирении Кавказа после 2012 года этот боковой вектор – возможность миграции в Турцию или в Сирию – он играл не менее значительную роль, чем собственно активность спецслужб.
Такое ощущение, что тактика грубой силы лишь создает мобилизационную базу для организаторов подполья, которые могут ею воспользоваться при желании и при необходимости. История контртеррора на Северном Кавказе уже достаточно богата, чтобы извлекать из нее уроки. Только, похоже, что никто этих уроков извлекать не хочет.