В эти мартовские дни отмечаем 165-летний юбилей великого крымскотатарского общественного деятеля, просветителя тюркского мира, издателя, писателя и публициста Исмаила Гаспринского (Гаспралы).
Исмаил Гаспринский родился 21 марта 1851 года в деревне Авджикой (по некоторым сведениям – в соседней деревне Улу-Сала), недалеко от Бахчисарая, в семье прапорщика Мустафы Гаспринского. Отец был уроженцем южнобережной деревни Гаспра, и потому взял себе фамилию Гаспринский.
Первую половину жизни Исмаил много учился и общался с очень разными по мировоззрению людьми... Вначале мальчик поступил в мусульманскую школе-мектебе, затем последовали Симферопольская мужская гимназия и Воронежский кадетский корпус.
В 1864-1867 годах юноша учится в Московской военной гимназии. В Москве Гаспринский подружился с сыном знаменитого издателя, славянофила Михаила Каткова и даже некоторое время жил в его семье. Интересно, что идея Каткова о служении собственной нации и постоянного ее просвещения посредством издательской деятельности впоследствии станет основополагающей и для Исмаила.
По возвращении домой юноша преподает в Зынджирлы-медресе в Бахчисарае. В 1871 году он отправляется в Париж, где посещает лекции в Сорбонне и работает секретарем у знаменитого писателя Ивана Тургенева. Около года Гаспринский живет в Турции, пишет корреспонденции для русских газет.
За рубежом он изучал идеи и принципы начальной светской школы, западноевропейские теории либерального развития государства. После возвращения в Крым Гаспринский некоторое время работает учителем, а в феврале 1879 года он избран городским головой Бахчисарая, пробыв на этой должности до марта 1884 года.
Написанный Гаспринским в 1881 году очерк «Русское мусульманство. Мысли, заметки и наблюдения мусульманина» чрезвычайно важен для понимания мировоззрения просветителя.
В этой пространной работе автор задается «проклятыми вопросами» современной ему жизни: «какого рода отношения должны существовать между татарами и русскими? Чем должны быть татары, русские мусульмане, в отношении к русским и обратно, русские в отношении к ним? К какой разумной хорошей цели стремится русская власть в отношении к инородцам-мусульманам? Что русские должны делать для них, как должны делать и чего требовать от них? Должны ли русские и русские мусульмане жить рядом на одной земле, под одним законом, как случайные спутники, соседи, или между ними следует развить более близкие родственные отношения, как между детьми великой семьи народов нашего обширного великого отечества?».
На эти многочисленные и весьма сложные вопросы он пытается ответить.
Разумеется, в фокусе его внимания – судьба крымских татар – мусульман, которые на тот момент уже почти сто лет находятся в лоне Российской империи. Но публицист пишет не только о своих соотечественниках…
Гаспринский с горечью отмечает, что русское мусульманство не сознает, не чувствует интересов русского отечества; ему непонятны общегосударственные стремления, идеи. Усугубляет такое положение дел незнание мусульманами русского языка, русской мысли и литературы.
«Русское мусульманство прозябает в тесной, душной сфере своих старых понятий и предрассудков, как бы оторванное от всего остального человечества, и не имеет иной заботы, кроме заботы о ежедневном куске хлеба, иного идеала, кроме указаний желудка».
Гаспринский пытается понять, что же вызвало такое положение дел. Причина не в русских людях – они, по мнению автора, достаточно сердечны.
Многие публицисты и путешественники, продолжает он, «склонны объяснять подобные явления враждебным духом ислама, но в настоящем случае такое объяснение было бы крайне односторонне и ошибочно. Мне, как мусульманину, этот вопрос близко знаком, и потому я решительно заявляю, что религия тут ни при чем. Учение, которое имеет догматом любовь к земле, которая кормит, и верность повелителю, который охраняет, не оставляет места отчужденности, обособленности, неприязни в смысле политическом… Хотя мусульмане и лишены высокой европейской культуры как силы для самосохранения, но они в своей религии и проистекающем из нее своем общественном быте имеют весьма крепкую, почти непреоборимую силу сопротивления всяким чуждым влияниям во вред своей национальной индивидуальности. Обыкновенно интерес, выгода – стимул действий человека, но и они бессильны нередко перед убеждениями мусульманина. Например, по всей России вы не найдете мусульманина, торгующего в кабаке и содержащего дом терпимости».
Автор пишет об отсутствии последовательной политики российского государства в отношении мусульман, что «принесло немало горьких плодов»: «Там, где можно было, мы бросали свои пепелища, святыни, родину и уходили Бог весть куда (крымцы, бессарабцы, кавказцы), а где уйти было некуда и нельзя, мы уходили в свой тесный мирок, отдаваясь ему всецело и не желая знать и ведать ничего, что не касалось близко нашего мирка и его узких интересов (мусульмане внутренних губерний)».
Отсутствие продуманной политики в отношении иноверческого и инородческого населения – причина многих бед: «Так, например, на эмиграцию крымских татар правительство, а за ним и местная администрация, не имело ясного определенного взгляда, так что эмиграция эта то поощрялась, как желательное явление, то задерживалась, как явление вредное. Также и в сфере народного просвещения мусульман заметно отсутствие точно определенной цели и соответствующих ей средств: для них открывались школы, но, как плохо и без изучения почвы насаженные растения, школы эти не давали плодов и с течением времени погибали бесследно».
Подводя итог своим размышлениям, автор с горечью констатирует: незнание, а отсюда недоверие мешают сердечному сближению русских мусульман с Россией; распространение отечествоведения и знания среди мусульман посредством русского языка почти немыслимо; русские учебные заведения не привлекают даже одного из сотни мусульман высшего сословия.
Каков же выход из столь неблагоприятного положения?
Гаспринский пишет: «Если ввести в курс мусульманских медресе элементарное преподавание наук на татарском языке, – то это облегчит доступ знаний в мусульманскую среду без всякого вреда для государства и быстро поднимет умственный уровень духовенства, среднего сословия и рассеет многие дурные предрассудки».
Еще одна мера – «облегчение условий печатного дела на татарском языке»: «Ввиду значительной грамотности татар, быстро распространит между ними необходимые полезные и практические сведения, почему необходимо покровительствовать и поощрять всякие издания на мусульманских наречиях; было бы очень полезно, а потому и желательно, в областях с татарским населением иметь в судах толковых штатных переводчиков, чтобы избавить мусульман от больших потерь и нередко несчастий, охлаждающих их к отечеству, и необходимые распоряжения и извещения публиковать в местных ведомствах при русском тексте с переводом на туземный язык».
В заключение своих заметок Гаспринский обращается уже к образованной мусульманской молодежи: «Братья, примитесь серьезно за дело народного образования: при помощи и содействии просвещенных русских обсудим лучшие способы к тому. Выучиться самому – достоинство, но передать незнающему свое знание еще большее достоинство и благое, святое дело. Наша религия учит, что добро можно творить трояко: трудом, словом и подаянием, – и то, и другое, и третье одинаково угодны Богу и благородны: бедный помогает ближнему работой, ученый – поучением, богатый – подаянием.
Итак, вы выучились, приобрели знания и добрые правила: не храните их лишь при себе, постарайтесь передавать ваши знания ближним, соплеменникам; переводите на татарский язык хорошие русские книги, пишите для бедных, темных татар, старайтесь открывать и улучшать школы, распространять искусства и ремесла... Это, братья, будет честно и благородно, и если не теперь, то в будущем народ благословит ваше имя, памятуя священное изречение великого Алия, что чернила ученого столь же достойны уважения, как и кровь мученика».
Следуя продекларированным им благородным принципам, Гаспринский не остается сторонним наблюдателем и сам активно включается в просветительскую работу.
Вторая половина его жизненного пути посвящена именно этой деятельности…
(Окончание здесь)