Мать Геннадия Афанасьева: Я больше беспокоюсь не о том, когда его увижу, а не голодает ли он там

Геннадий Афанасьев – один из ключевых свидетелей по делу Олега Сенцова и Александра Кольченко, политический заключенный. Крымчанин, которому 8 ноября исполнилось 25 лет, по версии российского следствия, состоял в группе, якобы созданной Сенцовым. Афанасьев был схвачен людьми в масках 9 мая 2014 года в Симферополе. По словам адвоката, молодому человеку набросили на голову мешок, долго возили в машине по городу и избивали. После этого его доставили в здание ФСБ, где издевательства продолжились. Их целью было выбить из Афанасьева показания в адрес Сенцова и Кольченко.

После обысков, пыток и издевательств Геннадия Афанасьева доставили в Ростов-на-Дону, где шло разбирательство по делу Кольченко и Сенцова. 31 июля в суде Афанасьев отказался от своих показаний на Кольченко и Сенцова и заявил, что дал их под пытками. Выступление крымчанина стало неожиданностью как для защиты, так и для обвинения – подсудимого быстро вывели из зала. После перевода Афанасьева в московский СИЗО «Лефортово» пытки прекратились. Но, по словам защиты, осталось моральное давление. Афанасьеву угрожали расправой над членами его семьи. В действительности же, как заметил его адвокат Александр Попков, Геннадий признавал только свое участие в поджогах штабов «Русской общины Крыма» и «Единой России» в Симферополе. В сентябре крымчанина приговорили к семи годам строгого режима и этапировали в одну из колоний республики Коми.

О судьбе Геннадия – Ольга Афанасьева, его мать, и его адвокат Александр Попков.

Радио Крым.Реалии/ 7 лет строгого режима. За что приговорили крымчанина Геннадия Афанасьева?

– Когда Вы последний раз виделись с сыном?

Ольга Афанасьева: 29 октября мне удалось попасть на трехдневное свидание, и у нас было три дня счастья…

– До этого Вы не виделись сколько?

Ольга Афанасьева: Мы виделись с ним несколько раз, но все свидания были «за стеклом», как в кино.

– Как далеко Вам пришлось ехать, чтобы повидаться с сыном?

Ольга Афанасьева: Очень далеко, в Сыктывкар.

Александр Попков

​– Александр, вот я слышал одну российскую правозащитницу, она сказала, что выступления Геннадия на суде и его заявление, что все его показания даны под давлением, дали ему возможность получить Вас как адвоката. До этого у него была государственная защита. Можете ли Вы как-то охарактеризовать эту государственную защиту? И что Вы делаете сейчас для защиты Геннадия Афанасьева?

Александр Попков: На самом деле у него тоже были адвокаты по соглашению, к которым у Геннадия остались очень сильные претензии. Он им сообщал, что его пытают, что ему тяжело и что из него выбивают показания, а они никоим образом не реагировали и предлагали молчать, потому что все равно добиться ничего не возможно. То есть здесь нельзя говорить о государственных адвокатах.

– Отчего была такой линия защиты? Они таким образом хотели уменьшить ему срок? Потому что мы знаем, что Сенцову дали 20 лет, Кольченко – 10.

Александр Попков: Ну, можно говорить и с этой точки зрения. Но как можно уменьшить срок за то, чего ты не совершал, мне непонятно. Ему же там нарисовали эпизоды с неким подрывом у Вечного огня возле памятника Ленину. Поэтому я особо не могу обсуждать линию защиты, своих коллег, но она мне кажется странной.

– Хорошо, какой будет линия Вашей защиты?

Александр Попков: 5 ноября я подал кассационную жалобу в Верховный суд Российской Федерации. Мы требуем полного пересмотра дела, и мы при этом понимаем, что это может добавить срок Гене, и эти семь лет – это только первый этап.

– Поступок Геннадия на суде, когда он отказался от своих показаний, когда сказал, что дал их под давлением, суд слушать тогда отказался, его быстро вывели из зала суда. Но это российские правозащитники называют самым сильным гражданским и человеческим поступком. Он отказался свидетельствовать против своих знакомых, друзей, он отказался оговаривать. Как Вы думаете, почему он не сделал этого раньше, у него не было такой возможности?

​Ольга Афанасьева: Да, конечно, не было. Суд в декабре 2014 года был закрытый. Было три судьи, прокурор, адвокат и я, и собаки, и приставы, которые охраняли клетку, в которой он сидел. Не было ни одного журналиста, поэтому его признание было бы абсолютно неэффективно.

– То есть, по сути, он воспользовался первой возможностью публичного пространства об этом заявить. Говорят, что к нему применялись пытки, психологические и физические давления. Можете описать, в каком состоянии Вы сейчас встретили сына?

Ольга Афанасьева: Здоровье его, конечно же, пошатнулось. Он неоднократно обращался к администрации колонии с просьбой прислать врача, но этого до сих пор не было сделано. У него болит спина, у него болит сердце, у него село зрение. То есть наша сейчас задача – чтобы к нему допустили врача.

– Насколько допуск врача является принципиально важным для российской системы правосудия?

Александр Попков: Ситуации бывают разные, и это невозможно предугадать. Пока мы видим, что его давят всевозможными способами, в том числе ему сейчас объявили четыре взыскания, поместили в штрафной изолятор, ухудшили условия, т.е. у него строгие условия содержания. Издеваются, в том числе по мелочам, выдают форму на два размера больше, в которой невозможно ходить.

– Сложная история, конечно же. На него так давят для чего, чтобы он начал признавать свои старые показания?

​Ольга Афанасьева: Я думаю, они прекрасно понимают, что он уже не даст обратного хода. Не будет ни в чем признаваться, тем более, что признаваться-то не в чем. Они просто мстят за то, что он разрушил сделку со следствием, они дают понять даже не ему, а больше всем остальным, кто будет в такой же ситуации, что так поступать с Федеральной службой нельзя.

– Сейчас все дело строится на показаниях Чирния, который пока их не отозвал. Как Вам кажется, может ли там быть какое-то изменение, и в контексте вашей подачи на пересмотр дела возможен ли пересмотр его показаний? Вероятно, он тоже давал свои показания под давлением?

Александр Попков: Мы же знаем, что адвокат Новиков выступил в разрез позиции своего подзащитного и сделал достаточно грамотный ход: он сказал, что эти показания добыты под пытками, под давлением, в связи с чем он заявляет, что эти показания нельзя принимать. Естественно, адвоката Новикова удалили, но мы прекрасно понимаем, какими методами эти показания у Чирния выбивали.

– Может ли это заявление адвоката Новикова каким-то образом помочь Вам в пересмотре дела?

Александр Попков: Все понимают, что рассмотрение этого дела, если оно состоится, будет не в правовой плоскости. Это «дело Сенцова», это «дело Кольченко», это «дело Савченко» – это политические дела. Дело моего подзащитного тоже политическое, и правовых каких-то вещей там не будет, они исключены.

– Прошла информация, что Геннадия собираются переводить в какое-то другое учреждение, чуть ли не для «пожизненников»? Проверить достоверность не могу, потому что информация по этому делу просачивается из самых неожиданных мест.

​Ольга Афанасьева: Да, мы готовимся к этому. Это называется колония с помещениями камерного типа. Это очень тяжело, потому что там совершенно исключены свидания, посылки, телефонные звонки, то есть это полная изоляция от мира.

– Такое действительно может произойти?

Ольга Афанасьева: В России практически все политзаключенные идут по такому пути, это отлаженный сценарий, и Гена к этому готов, и я тоже готова.

– Когда говорят о вашем деле, чаще говорят о Сенцове и Кольченко, Геннадия упоминают в разы меньше, скажите, а вот страна Украина как-то помогает вам?

Ольга Афанасьева: Больше года мы были предателями в Крыму, мы были предателями и здесь. Было очень тяжело, и никто не помогал. И вот буквально после признания Гены после 31 июля за два-три месяца благодаря активистам, журналистам, подняли имя Гены в один ряд с Сенцовым и Кольченко, и то же самое, я считаю, можно сделать и с Алексеем Чирнием. Сейчас я, конечно, надеюсь, что Украина и правительство Украины будут заниматься ребятами, это их прямая обязанность – их оттуда вытащить.

– Как вы считаете, что может делать Украина? Требовать их передаче Украине? Это безрезультатно. Что может Украина делать?

​Ольга Афанасьева: Мы вчера были на встрече в МИДе, и на удивление всех журналистов украинской стороной был предложен ряд мер, хотя мы боялись, что это будут какие-то декларативные проговаривания, но это ряд мер, которые, действительно, нам помогут. К сожалению, с юридической стороны я не все могу проговаривать. Нам сказали, что Гена Афанасьев, как и все остальные, находится в списках на обмен по Минским договоренностям, мы этого не знали, это не проговаривалось, и еще нам предложили ряд шагов.

И сейчас МИД готовит ноту протеса российскому посольству по поводу содержания Геннадия и ущемления его прав, так как к нему не допускают переводчика, не разрешают разговаривать на украинском языке, вести переписку. Украинская сторона также предложила обратиться нам в международные организации, в том числе ОБСЕ, Совет Европы, с конкретной просьбой и целью направить их комиссию в колонию по поводу условий содержания.

– А на кого его могут поменять, на «отпускников», ГРУшников, которые, попали в плен?

Ольга Афанасьева: По Минским договоренностям, как нам объяснили, там всех на всех. И мы не интересуемся, какие именно «отпускники» будут.

– Хорошо. Те, кто попал в плен на линии фронта, этот одна история, а например, Кольченко, Савченко, Сенцов, ваш сын, пойдет ли Россия на их обмен?

Ольга Афанасьева: Я на это очень сильно надеюсь. Это одна из основных надежд, их не так много. Как будет поступать Россия, никому не известно, не предсказуемо. Ясно только одно –это будет политическое решение, не зависит это ни от родственников, ни от адвокатов и правозащитников. Вопрос этот будет решаться на высших рангах.

– Планируете ли вы обращаться в Европейский суд по правам человека?

​Александр Попков: Да, работа над этим ведется. Хотя эта ситуация по Геннадию сложная, с точки зрения Европейской Конвенции: он признал под давлением свою вину, и он не подавал апелляцию, и эту ситуацию нам надо сейчас расшатать. Но пока необходимо провести в России работу, связанную с прохождением первых инстанций, которые требуются для Европейского Суда.

– Почему не было апелляций?

Александр Попков: Потому что он на тот момент признавал под давлением свою вину, из него выбиты были показания, и адвокаты вели такую позицию.

– Эта была позиция, которую поддерживала его защита, и поэтому вам сейчас сложнее работать над тем, чтобы направить документы в ЕСПЧ?

Александр Попков: Да, когда я первый раз к нему попал, в августе, Григорий вообще сказал, что фактически полтора года нормально не разговаривал с людьми. Все были против него: и прокурор, и оперативники, и следователи, – все были против.

– Кстати, акции, на которых требуют освобождения политзаключенных возле Российского посольства в Украине, как вы считаете, скорее, дразнят Россию или могут как-то помочь? Слышит ли это Россия? Ну, хорошо, ну прошла акция возле посольства в Украине, ну прошла акция в Лондоне, прошла в Вашингтоне, ну и что?

​Ольга Афанасьева: Я думаю, им не очень это интересно, но, тем не менее, они это слышат, они вынуждены это слышать. И мы очень просим распространять эту информацию, поддерживать нас, мы надеемся, что это когда-нибудь принесет плоды.

– Вы когда в следующий раз собираетесь увидеться с сыном?

Ольга Афанасьева: Я думаю, это произойдет нескоро, он сейчас находится в таких условиях содержания, что длительное свидание мне положено через год, но дадут его или нет, непонятно. И я больше сейчас беспокоюсь не о том, когда я его увижу, а не голодает ли он там и что ему там кушать.

– А канал коммуникаций с ним какой-то есть, телефон, почта?

Ольга Афанасьева: Я получила от него из колонии одно письмо, не знаю, получил ли он мое. Знаю, что он получал через «Росузника» от людей письма. А та, у меня канал коммуникаций только через адвоката, через правозащитников. Только таким образом я могу узнать что-то о сыне.

– Тяжело. Честно вам скажу, тяжело. Если у Вас есть такая возможность, передавайте ему слова поддержки.