В апреле нынешнего года исполнилось 70 лет со дня рождения чешского поэта и барда Карела Крыла. Его песни стали символом духовного сопротивления советской агрессии. Сразу после августа 1968 года Крыл уехал на Запад, много лет прожил в Германии, а на родину вернулся только после "бархатной революции". Поискам себя в новой действительности помешала скоропостижная смерть в 1994 году – певец не дожил и до пятидесяти лет.
На фотографиях, сделанных сразу после советского вторжения в Чехословакию в августе 1968 года, первое, что бросается в глаза, – не танки, вооруженные солдаты или прочий военный антураж, неуместный на фоне мирных городских площадей и улиц. Первое, на чем останавливается взгляд, – это лица молодых людей, совсем подростков и ребят чуть постарше, – тех кто вышел на улицы с национальными флагами протестовать против оккупации. На этих лицах – смесь недоумения, горечи и гнева, и восторженной веры в чудо, в то, что пробудившаяся в народе солидарность, чувство собственного достоинства и правоты одолеют грубую и вероломную силу. Именно для этих людей писал свои песни Карел Крыл.
Для того чтобы стать голосом поколения, мало быть автором хороших песен, исполненных в модном жанре. Карел Крыл был известен среди чешской молодежи и до августа 1968-го – его песни звучали по радио, он выступал с концертами. Но Крыл был лишь одним из многих представителей так называемых "золотых шестидесятых" – времени расцвета чешской культуры, совпавшего, как это часто бывает, с "оттепелью" в общественной жизни, перешедшей затем в "пражскую весну". Однако голосом своего поколения, – тех самых людей, выходивших с голыми руками против танков, – 24-летний Крыл стал, выразив в своем первом альбоме настроения осени 1968 года, когда отчаяние в Праге смешивалось с надеждой.
Прага. август 1968 года
Талант и глубинная связь поэзии Крыла не только с национальной, но и с европейской культурной традицией позволили ему рассказать об этом времени не прямо, "в лоб" (хотя одна такая песня у Крыла есть – классический "протест зонг", заканчивающийся словами на русском: "Большое спасибо вам, братья захватчики! Никогда не забудем!"), а используя разнообразные метафоры и аллюзии, культурные и исторические, часто – библейские. Речь не о нарочито искусственном конструировании смыслов (в конце концов, самая знаменитая пророческая песня Крыла "Братишка, закрывай ворота" была написана спонтанно, на эмоциях, сразу же в ночь после вторжения), но о владении той оптикой, которая присуща только большим художникам и позволяет оставаться одновременно вместе с людьми своего поколения, которые будут десятками тысяч скупать первую пластинку Крыла, чудом еще успевшую выйти в начале 1969 года в Чехословакии до ужесточения цензуры, – и смотреть на них как бы со стороны, предрекая, увы, неизбежный конец единства и распад поколения на "эмигрантов" (каким в сентябре 1969-го стал сам Крыл), "мучеников" (таких как Ян Палах), "доносчиков", "беспозвоночных гадов" и, наконец, большинство – тех, кто "с разбитой рожей замолк и остался немым".
Осуждение не только "братской помощи", но и насилия во имя "великой цели", и отчаянный протест против любой несвободы и лицемерия, и воспевание честности, мужества, любви – все это стало главным содержанием творчества Крыла и в годы изгнания. Нельзя не упомянуть и о еще одной стороне его таланта – сатирической, причем в этом жанре Крыл тоже был весьма разнообразен, сочиняя и горькие сатирические тексты вроде "Каравана туч" ("Один плетет петли, другой роет могилы, а третий мастерит гробы – в городе порядок, каждый обеспечен работой"), и "частушки" об особенностях труда и быта в социалистическом лагере.
Your browser doesn’t support HTML5
Карел Крыл. "Братишка, закрывай ворота!"
Хранить дома пластинки Крыла в Чехословакии времен "нормализации" было опасно – это грозило если не уголовным преследованием, то, во всяком случае, неприятностями на работе. Издаваемые в ФРГ новые альбомы Крыла доставлялись в страну контрабандой, цена на них на "черном рынке" доходила до двух тысяч крон (огромные по тем временам деньги). Новые песни звучали в эфире Радио Свободная Европа, с которым сотрудничал и сам Крыл. Никто в Чехословакии его не забыл, и многие по-прежнему считали Крыла "бардом номер один" – несмотря на появление в 70-80-е годы целой плеяды легальных, полулегальных и подпольных исполнителей авторской песни. Именно приезд Крыла из-за границы в дни "бархатной революции" стал одним из свидетельств того, что времена бесповоротно изменились: человек из легенды, голос из проигрывателя или радиоприемника, вдруг оказался вместе со своим народом на заполненной Вацлавской площади, символизируя конец "долгой ночи", предсказанной им в первые дни после вторжения 1968 года.
Исполнение национального гимна одновременно Карелом Крылом и во многом его антиподом, обласканным социалистическим режимом Карелом Готтом стало одним из символов национального единства, того, что трагическое разделение чешского народа ушло в прошлое. По воспоминаниям его знакомых, Крыл был не очень-то рад идее Вацлава Гавела петь гимн вместе с Готтом, но все же согласился на это, понимая, сколь важным будет такой жест для многих людей. Последние годы жизни не сложились для Крыла счастливо: он был раздражен аморальностью проводимых экономических реформ, коррупцией, не приветствовал распад Чехословакии. Крыл умер, не дожив до 50 лет. Его имя пытались использовать в политических целях правые популисты – без особого, впрочем, успеха. Его песни по-прежнему слушают и поют, в том числе и популярные молодые исполнители. Имя Крыла записано в истории чешской культуры. Но для поколения 1968 года Карел Крыл навсегда остался чем-то большим, чем просто "поющий поэт".
С Карелом Крылом был хорошо знаком обозреватель Радио Свобода и участник чехословацкого диссидентского движения Ефим Фиштейн:
– Поделюсь вначале личными воспоминаниями. Когда я впервые в середине 1960-х годов приехал в Чехию, мне казалось, как и многим другим русским, что такого явления, как авторская песня, нигде быть не может, кроме России. Поэтому я жене сказал: "У вас вряд ли найдутся такие авторы". Она мне дала послушать песни тогда еще молодого, никому не известного Карела Крыла – "Его величество палач" и другие композиции. Мне сразу стало понятно, что я имею дело с явлением. Карел Крыл после 1968 года навсегда уехал из страны, и его песни, написанные до отъезда, жили своей жизнью, а он жил в это время в Мюнхене, на "Свободной Европе". Часто случались ситуации, подобные следующей. Вот мы вечером с приятелями где-нибудь в глубинке зайдем в ресторан, кто-то сядет к фортепиано, заводит песню Карела Крыла – и вдруг весь зал подходит, люди садятся вокруг фортепиано и начинают подпевать.
– ...А кто-то бежал при этом доносить в Службу госбезопасности?
– Возможно, ведь песни Крыла были запрещены. Но надо понять, что это были не протестно-лобовые песни, он не обличал прямо режим, а говорил метафорами, и его песни были исключительно доходчивыми по своей образности. Речь могла идти о чем угодно, хоть о библейской истории, но в то же время эти его притчи воспринимались как современность. Поэтому Крыл и был запрещен. В одной из песен его пересказывалась история принца Египетского: мать положила младенца Моисея в корзиночку плетеную и пустила вниз по Нилу. Как вы помните, младенца в городе фараонов Мемфисе нашла служанка и принесла ко двору, – замечательная история, хеппи-энд. У Крыла в песне эту корзиночку нильское течение проносит и мимо Мемфиса, и мимо других городов Египта, и только годы спустя добрые рыбаки вылавливают из моря корзиночку, в которой лежат побелевшие от солнца кости маленького египетского принца.
Самая известная песня Крыла "Братишка, закрывай ворота" тоже основана на сказке – о трех поросятах, и она отражает ситуацию, в которой оказываются беззащитные существа перед лицом темной и страшной силы. Естественно, нужно понимать под этим тогдашнюю советскую оккупацию Чехословакии.
– Чем Карел Крыл занимался в чехословацкой службе Радио Свободная Европа? У него была музыкальная программа?
– Крыл не был ведущим чисто музыкальной программы, он отвечал на письма слушателей и ответ давал часто своими песнями. У него есть, кстати, одна песня "Письма, письма, письма", которая отражает вот эту его деятельность.
Его песни представляют собой высокопоэтические тексты, он был в первую очередь замечательным поэтом, хотя музыковеды говорят, что и в его музыкальном стиле хватало оригинальности
Публицистикой он не занимался, хотя писать умел. Его песни представляют собой высокопоэтические тексты, он был в первую очередь замечательным поэтом, хотя музыковеды говорят, что и в его музыкальном стиле хватало оригинальности. Все, что Крыл оставил в виде текстов, теперь издается как поэтические сборники. Он, в отличие от многих здешних поэтов, не ушел из классической поэзии, это настоящая поэзия, не белые стихи и не поток сознания, а жестко закованные в ритм и в рифму стихи. Крыл жил в Мюнхене, в некотором отрыве от чехословацкой действительности, и о своей тогдашней полумифической, легендарной популярности на родине в точности знать не мог. Я присутствовал на его первом после возвращения концерте в пражском клубе "Луцерна" и помню, как он был поражен теплой восторженной встречей. Крыл действительно стал легендой, мифом, мифом глубокого духовного сопротивления. И таким оставался до конца своей жизни. Он всегда был недоволен действительностью, всегда был ее поэтическим критиком. И его всегда терзало ощущение негармоничности и неорганичности мира, в котором он жил, и несоответствие с совершенным миром поэзии, который был внутри него.
– Они были на одной общественно-политической волне с Вацлавом Гавелом? Можно их поставить в один ряд?
– Гавел пошел в большую политику, а Карел Крыл в политику не пошел, его не пригласили. Многие утверждают, что он был обижен Гавелом, потому что Гавел его не призывал, но я не очень в это верю. Крыл был недоволен, обижен тем, что его идеалы никогда не реализуются в принципе. А идеалом был его мир высокой эстетики.
– После падения железного занавеса и крушения тоталитаризма многие люди, добивавшиеся этого и бывшие символами духовного сопротивления, не смогли найти себя в новой действительности. Это случай Карела Крыла или нет?
– Это абсолютно тот случай! Крыл много выступал и был любим публикой, но публика хотела от него некоторой восторженности, приятия новой свободы. Но Крыл своей поэтической интуицией чувствовал приметы не слишком приглядного будущего, какие-то искривления в политике, коррупцию, черт знает что. Он стал петь горькие песни, но многие считали, что Крыл это делает от оскорбленного самолюбия, оттого, что он не был приглашен в большую политику. На самом деле, думаю, что не могло быть такой реальности, которая не вызвала бы у него отторжения.
– Вы были хорошо знакомы, общались, в том числе и на Радио Свобода. Крыл был легким, хорошим парнем, интересным человеком, остроумным собеседником?
Чехи потихоньку начинают забывать, что для них означала советская оккупация, а ведь это была полная безысходность
– Отнюдь. Мы действительно были дружны, общались домами, он любил что-нибудь для гостей иногда приготовить. Карел был очень закрытым человеком, настоящим интровертом, он был довольно жестким человеком. Он не слишком любил своих коллег, таких же бардов, как он, ни с кем из них не дружил и даже избегал общих концертов. У него было, кстати, интересное хобби: он собственными силами издавал книги, поэтические сборники. Он ведь из известной книгопечатной и "книгопереплетческой" чешской семьи, так вот Карел издавал небольшими тиражами замечательные книги, которые потом дарил друзьям. Короче говоря, это был поэт со всеми сложностями, которые к поэтическому цеху относятся.
– Прошло двадцать лет со времени его смерти, четверть века со времени крушения тоталитарной системы. Кто сейчас Карел Крыл для Чехии?
– Может быть, грех так говорить, но ему повезло (как очень многим поэтам везет) – он ушел из жизни молодым. Поэтому в памяти остался эстетическим бунтарем, своеобразным, ни на что не похожим явлением. Чехи потихоньку начинают забывать, что для них означала советская оккупация, а ведь это была полная безысходность. И нет лучшего противоядия против забывчивости, чем песни Карела Крыла. Они ставят старые виниловые пластинки, и эта атмосфера полной безнадеги возвращается: "Эта ночь не будет короткой..." Ночь оккупации действительно не была короткой.
