«Ситуация везде тяжелейшая». Почему российские медики готовы протестовать

Российские медики все чаще протестуют. Забастовки, митинги, флешмобы... Что происходит? Об этом "Idel.Реалии" поговорили с сопредседателем межрегионального профсоюза работников здравоохранения "Действие" Андреем Коновалом.

— Вы только что вернулись из Башкортостана (несколько дней назад врачи родильного дома из Салавата сообщили, что после возвращения в госсектор им стало только хуже — "Idel.Реалии"). Как там дела?

— Один день мы провели в Салавате. И практически полдня в Стерлитамаке, в перинатальном центре при клинической больнице № 1. Ситуация везде тяжелейшая. Везде низкие зарплаты. Везде нехватка кадров. В Салавате мы общались с единственным неонатологом на весь город. Вместо одиннадцати ставок — одна. Второй неонатолог не хочет возвращаться на те деньги, за которые работает этот врач. Другие ей не предлагают. Везде один мотив: денег нет на вас.

— Почему денег нет?

— Медицинские учреждения недофинансируются. Особенно не в столице и не в самых крупных городах. Медицинские учреждения обвиняют в том, что они не выполняют план. А как они будут его выполнять, если не хватает кадров? И если при такой ситуации люди не особенно рвутся у них рожать? У неонатолога из Салавата лицо такое растерянное. Рассказывала, что и работать не может, и уволиться. Она чуть ли не падает от усталости, от бессонницы. Взгляд уже такой … блуждающий. А в Стерлитамаке нам рассказали, что у них упала зарплата. Врач получает 24 тысячи рублей и меньше. Это даже не ставка, а с переработкой. Де-факто перерабатывают все. Кто-то из врачей в роддоме практически живет. Везде народ готов к профсоюзным кампаниям, к протесту.

В Стерлитамаке только что создали первичную организацию профсоюза "Действие". И в Стерлитамаке, и в Салавате сейчас готовятся коллективные обращения в адрес главы республики и Минздравов — регионального и федерального.

— Такой активности раньше не наблюдалось. Что это? Дошли до ручки?

— Да. Отдельные протестные кампании были и раньше. Но сейчас мы, честно говоря, как профсоюз разрываемся между различными регионами. У нас идет вал обращений со всех сторон, потому что люди готовы к коллективным действиям везде. У нас каждую неделю создается не менее одной организации. А в среднем по две-три организации. И многие вступают в профсоюз не просто, чтобы подстраховаться на будущее, а именно с просьбой помочь организовать им коллективные действия против сложившейся ситуации.

— Получается, люди перестали бояться?

— Люди и сейчас боятся. Когда разговариваешь, видно, что есть опасения. Но они просто не могут уже иначе.

— Может быть, потому что понимают, что если работать без конца на пределе, то велик риск совершить ошибку? И в итоге сесть?

— Да. В роддомах большие опасения. Особенно после случая с Элиной Сушкевич и ряда других аналогичных. Считается, что роддома и перинатальные центры с точки зрения вероятности попасть под уголовное преследование — самые опасные для врачей учреждения. Но не только это. В Салавате врач сказала, что целыми днями не видит своей семьи. Но раньше она хотя 36 тысяч получала, работая на две ставки. А сейчас работает столько же, а получила 24. Люди не понимают, ради чего им дневать и ночевать на работе, если это даже не отражается на зарплате?

— В последнее время силовики очень внимательно следят за врачами. Это какой-то новый тренд?

— Это не в последнее время. Уже года три. Переломным моментом стала история Елены Мисюриной в начале 2018 года. И эта история, кстати, до конца не завершилась, хотя Мисюрину выпустили. Уже арестованную, осужденную даже. Можно сказать, что общественная кампания вырвала ее из тюремного заключения. Но во время этого разбирательства прозвучала цифра: в 2017 году завели 2700 уголовных дел против врачей. Не все дошли до суда, но само количество дел выросло в три раза. Мы как профсоюз расцениваем такое увеличение активности следственного комитета — прежде всего, это их тема — как некий ответ со стороны властей на недовольство населения резко снизившимся качеством медицинской помощи. Своего рода выполнение социального заказа. Будто бы что-то делается в этом направлении. Хотя, как мы считаем, огромное количество дел возбуждено необоснованно.

Возвращаясь к Башкортостану: еще в марте когда в республику приезжала член СПЧ Наталья Евдокимова, мы как раз просили ее заняться вопросами медицины. На станции скорой помощи в Уфе была встреча профсоюзных представителей с Евдокимовой и с представителями Минздрава. Тогда нам было дано обещание, что уже в мае повысят оклады. Не до космических высот. Но значительное. Но до сих пор – сейчас уже август – этого не сделано. А это повышение могло бы смягчить ситуацию. Не решить, но смягчить.

С нашей точки зрения, необходима правильная система оплаты труда, при которой средний медицинский персонал получает 100 процентов от средней зарплаты по региону. И не в целом, а за ставку. Это наша принципиальная позиция. В Башкортостане это будет около 35 тысяч. Врачи должны получать за ставку хотя бы 60 тысяч. В этом случае дефицит врачей можно было бы закрыть.

— По моим наблюдениям, наиболее активно отстаивают свои права врачи подстанций скорой помощи. Это так?

— Правильнее говорить не врачи, а медработники, потому что 80 процентов, если не больше, составляют фельдшера, медсестры и водители скорой помощи. Там очень острые проблемы. С одной стороны, сейчас создаются единые диспетчерские службы и формируется территориальная привязка бригад к какому-то определенному району. И это увеличивает и без того высокую нагрузку на работников. Бригада может работать в течение смены, а смена длится сутки, вообще не заезжая на подстанцию. Не может поесть, поесть, затекшие ноги вытянуть. С другой стороны, выстроена иерархия стационарных учреждений. Они делятся на три уровня. С разным кадровым составом. С разным оборудованием. Сложные пациенты передаются на следующий уровень. Скорая помощь в районах должна доставлять этих людей в региональные центры. Соответственно, оголяется тот район, к которому они привязаны, и нагрузка ложится на другие бригады. С третьей, в целом, у тех, кто работает в скорой помощи, низкие зарплаты. Четыре с небольшим тысячи у водителей в Башкортостане оклад. Кроме того, в целом в системе скорой помощи психологически более подготовленные к коллективным действиям сотрудники. Потому что они привыкли работать в стрессовых ситуациях. Конечно, все врачи работают в стрессовых ситуациях, но…

— Бригада едет на вызов, и неизвестно, что там…

— Да. Это непростая работа. Которая предполагает и решительность, и стрессоустойчивость. ДТП, поножовщина… И эти люди довольно много времени проводят вместе. Хотя в роддомах тоже очень слаженные команды. В Салавате вообще сформировалась самоуправляемая организация, потому что в последнее время им не везло с руководством. И они как-то привыкли выживать в сложнейших условиях.

— Кстати, о руководстве. Как чиновники горздравов, региональных Минздравов реагируют на создание профсоюзных организаций? Вообще на коллективные протестные действия?

— Горздравы в большинстве городов или разогнаны, или выполняют второстепенные функции. Сейчас большинство медицинских учреждений подчинены напрямую региональным властям. У чиновников там, как правило, есть желание объявить коллективные действия "раскачиванием лодки". Например, в Орле забастовка идет – нас пытаются обвинить, что мы выборную ситуацию как-то используем. Абсолютный бред.

Но в последние месяцы, после прямой линии с Путиным, ситуация несколько изменилась. Там, где начинались забастовки или по крайней мере объявлялись — в Тольятти (Самарская область) в Гагарине (Смоленская область) — чиновники стали очень быстро идти на переговоры. Встречи или с заместителем министра, или, как в Смоленской области, с главой департамента по здравоохранению.

— Потому что форма такая жесткая — забастовка?

— Во-первых, думаю, что побаиваются прецедента в Пензенской области, где вовремя не отреагировали, на подстанции началась забастовка и произошла очень мощная мобилизация людей. У нас там сейчас 950 членов профсоюза. А начать ее хотели 40 человек. Видимо, чиновники поняли, что, когда нас игнорируют, мы всё равно сможем сесть за стол переговоров. Плюс прямая линия с Путиным. Во время нее члены нашего профсоюза из Пензы и Орла отправили 500 смс о проблемах скорой помощи. И Путин отреагировал. «В отдельно взятом регионе», как он выразился, "есть проблемы". И дал поручение разобраться с зарплатами в системе скорой помощи. До 15 августа, кстати. А потом была встреча с Голиковой (Татьяна Голикова, заместитель председателя правительства России — "Idel.Реалии") в целом по проблемам в здравоохранении. После всех протестов обратили внимание, что не все хорошо с отчетностью по майским указам. И, видимо, сейчас региональные власти опасаются, что, если они проигнорируют эти проблемы, «прилетит» от федерального центра. Вопрос, как мне кажется по ряду признаков, взят в актуальную повестку…

— Это победой можно считать?

— Это не победа. Некий сдвиг. Победа — это когда у людей зарплаты вырастут. У нас есть такие победы по отдельным направлениям. Но пока мы не можем сказать, что в целом пересмотрена политика. Еще вопрос, какие предложения подготовит Голикова. У нас, как правило, хорошие предложения извращают так, что делают еще хуже.

— Сколько регионов охвачено "Действием"?

— Слово "охвачено" не совсем правильное. Где-то может быть десять человек, а где-то, как в Пензе, 950. Но мы присутствуем сейчас в 47 субъектах федерации. Там есть наши первичные организации, маленькие или большие.

— Сколько лет "Действию"?

— Первая учредительная конференция прошла в декабре 2012 года. Первая кампания — итальянская забастовка детских участковых врачей весной 2013 года в Ижевске — вызвала большой резонанс. Это была абсолютно победоносная кампания! Врачам повысили зарплаты. Официальная регистрация профсоюза произошла летом 2013 года.

— Вы были журналистом в это время?

— Не совсем так. Я был заместителем главного редактора в региональном издании "День" в Удмуртии. Но к моменту создания профсоюза я уже не был журналистам.

— Вам, как человеку, много лет связанному с другой профессией, цех медиков видится более сплоченным, нежели другие? Чем цех журналистов, например?

— Все-таки это разные формы занятости. Многие журналисты работают дистанционно. Многие коллективы возникают вокруг конкретного человека. Несколько разная психология. Журналистам объективно сложнее сорганизоваться. Хотя острые проблемы у журналистов есть. И они связаны не столько с взаимоотношениями с работодателем, сколько с общей политикой государства. С цензурой. С нападениями.

Мне не кажется, что медики серьезно отличаются от других категорий работников. Просто сама ситуация в здравоохранении вызывает эту волну. На официальном уровне заявляется, что все хорошо и что зарплаты выросли. А люди поставлены в невыносимые условия труда, вынуждены работать с двойной-тройной нагрузкой, чтобы эти деньги видеть, а иногда они даже их не видят. Большинство не видит! Это противоречие между декларациями и действительностью служит спусковым крючком.

В здравоохранении вообще целый клубок противоречий. Отрасль объявили сферой услуг. Но не учитывается специфика. Она заключается в том, что вы покупаете не продукт с заранее предсказанным результатом. На самом деле, идет борьба за человеческую жизнь, а в каждой борьбе есть победы и поражения.

— Как получилось, что вы занялись проблемами медиков?

— В 2012 году Конфедерация труда России — это второй крупнейший независимый профсоюз в стране — приняла решение оказать помощь в создании профсоюзов в бюджетных отраслях. Тем более, что сформировалась группа медработников и студентов медвузов в Москве, которая была готова к этому подключиться. Одновременно ижевские врачи столкнулись с тем, что им не удалось обычными способами разрешить проблемы, которые у них накопились: огромные перегрузки, низкие зарплаты, неоплаты переработок. И еще экстренные ситуации, когда идет огромный поток детей, которых они не могут обслужить. Это, кстати, одна из причин, почему врачи так активны. Потому что их профессия носит гуманистический характер. Она предполагает, что человек оказал помощь. А у него нет возможности ее оказать. И тут детские врачи, вынужденные в осенне-зимний период тратить не больше трех-пяти на одного ребенка… Они попросили о помощи. Я был депутатом городской думы Ижевска, кроме того, "День", где я к тому моменту уже не работал, фактически был штабом протеста против тех, кто правил тогда регионом, прежде всего, президента Удмуртии Александра Волкова, и люди привыкли обращаться к нам за помощью. А поскольку мои товарищи из Конфедерации труда сообщили, что будут заниматься созданием межрегионального профсоюза, показалось логичным совместить кампанию в защиту детских врачей с созданием профсоюзной организации.

— Участие в профсоюзной организации предполагает, что это работа системная и длительная. В отличие от участия в разовых протестных кампаниях, где люди собрались, может быть, даже добились своего, а потом разбежались… И это преимущество. Так?

— Да, профсоюз предполагает постоянную деятельность. Он не может существовать от кампании к компании. Точнее может, но это не даст качественного роста. Кампаниями мы занимаемся. Но параллельно решаем задачи роста численности профсоюза, обучения актива как юридическим навыкам, так навыкам, связанным с ведением протестных кампаний. И в этом смысле да — постепенно складывается костяк. Это такая тонкая прослойка. Медработники, которые пытаются защитить свои права, права коллег, есть всегда. И эти люди, наиболее активные, с наиболее развитым чувством собственного достоинства и профессиональной гордости, ищут какую-то поддержку. Им необходим обмен опытом, юридические навыки. Их они, собственно, и находят в нашем профсоюзы. Да, в этом плюс. Но есть минус. В отличие протестных кампаний — экологических, за честные выборы — где координационные структуры не несут прямой ответственности за личные биографии людей, которые выходят на акции, мы несем ответственность за судьбы наших людей. Тем более это трудовые отношения. Сфера, где работодатель изначально сильнее. У него финансовый и административный ресурс. Работник оказывается в более уязвимой позиции. В этом особая сложность профсоюзной работы. С одной стороны, мы должны с этими людьми приступать к действиям, затрагивающим в том числе интересы региональных и даже федеральных властей. А с другой стороны, мы не можем безоглядно бросать их на баррикады. Поэтому каждый раз нам предстоит довольно кропотливая работа, связанная с тем, чтобы обеспечить систему безопасности наших активистов и просто членов профсоюза. В глобальном смысле, основным защитным механизмом должны стать массовое членство и массовая институциональность независимых профсоюзов.

— Рецепт давно создан на Западе. Там традиционно сильные профсоюзы. И там этот механизм работает.

— Мы ориентируемся на этот опыт прежде всего.

— Потому что на советские и выступившие их преемниками постсоветские профсоюзы ориентироваться, очевидно, не стоит?

— Это просто другое. Нельзя сказать, что это хорошо или плохо. Просто это не совсем профсоюзы.