Прометей под бетоном. Как создавалась, погибала и возрождается Стена памяти в Киеве
Последним памятником культуры, уничтоженным в советской Украине по инициативе властей, стала Стена памяти на киевском Байковом кладбище. Произведение могло стать одной из визитных карточек города, но было залито бетоном как чуждое советскому искусству. Настоящее Время поговорило с одним из авторов уничтоженной работы, художником Владимиром Мельниченко об этой истории, которая длится уже полвека и недавно получила свое продолжение. В статье впервые публикуются рассекреченные документы КГБ о Стене памяти.
"Храм неба" на Байковом кладбище
Киевский художник Владимир Мельниченко поначалу не хотел браться за проект киевского крематория.
От работы над объектом последовательно отказались все архитектурные мастерские Киева: по словам художника, у архитекторов, переживших войну, такое сооружение вызывало ассоциацию с преступлениями нацистов. "Никто не хотел оставить свое имя как автор такого объекта”, – вспоминает он.
Мельниченко со своей женой и постоянным соавтором Адой Рыбачук отказались по той же причине. Но вскоре изменили решение и согласились помочь с оформлением объекта.
Предложение вместе поработать над созданием первого в Киеве крематория поступило в 1967 году от архитектора Авраама Милецкого. У них уже был опыт сотрудничества: Милецкий проектировал, а Мельниченко с Рыбачук создавали в украинской столице интерьер Дворца пионеров и школьников и Центрального автовокзала. За Дворец пионеров Милецкий недавно получил Государственную премию СССР.
Черпать вдохновение художники решили в народных погребальных обрядах и специально устроили экспедицию туда, где они еще сохранились, – в Карпаты.
По проекту на территории самого известного киевского кладбища, Байкового, должен был появиться целый комплекс – Парк памяти. Он включал в том числе кремационный корпус и залы прощания, а также Стену памяти – мемориал длиной 213 метров и высотой от 4,5 до 16 метров, который художники решили покрыть барельефами общей площадью 2 тысячи квадратных метров. В проекте друг друга сменяли два десятка композиций, объединенных общей темой жизни и смерти: "Икар", "Прометей", "Любовь", "Творчество", "Оборона Отечества" и другие.
Архитектурные и художественные решения авторов Парка памяти были направлены на то, чтобы люди, пришедшие сюда прощаться с близкими, смогли легче перенести утрату.
В 1968-м проект был утвержден. Кремационный корпус был открыт в 1974 году, полукруглые залы прощания – в 1975-м. Авторы называют эти здания нестандартной формы "Храмом неба".
Оставалось соорудить Стену памяти.
Основой для мемориала должна была стать подпорная стена, установленная для укрепления грунта вокруг Парка памяти. По замыслу авторов, инженерное сооружение должно было стать произведением искусства, которое по своей смысловой нагрузке должно было стать главным во всем комплексе.
Сначала художники с помощью сварки создавали металлический каркас барельефов, а впоследствии лили на него бетон.
Готовые серые фигуры должны были раскрасить посредством энкаустики – древней технологии, предусматривающей использование красок в сочетании с пчелиным воском. Кроме того, у подножия стены планировалось создать бассейн, в котором отражалось бы все произведение.
"Мы поняли, что все серьезно"
Масштабность проекта и первые восторженные отзывы специалистов, в том числе из-за рубежа, указывали на то, что Парк памяти и его авторов ждет заслуженное признание.
Создаваемый на Байковой горе комплекс вызвал одобрение и некоторых обитателей высоких кабинетов, что было особенно важно в то время. Самым влиятельным был председатель Киевского горисполкома, то есть столичный мэр – Владимир Гусев. Он принял Мельниченко и Рыбачук и посоветовал обращаться в случае каких-то проблем.
Вскоре вмешательство высокопоставленного покровителя действительно понадобилось. Первым "звоночком", предвещающим будущие проблемы, стала статья кандидата архитектуры В. Костина, вышедшая в 1975 году в московской "Строительной газете", – в ней утверждалось, что в проекте Парка памяти "с ног на голову поставлены принципы формирования советской архитектуры, перечеркнута всякая рациональность ее основ". Костин также отмечал, что решение о строительстве мемориального комплекса принималось без широкого общественного обсуждения.
"Когда мы получили статью, то не обратили на нее внимания, думали, что это пустяки, – вспоминает Владимир Мельниченко в разговоре с Настоящим Временем. – Это была пятница, на выходных мы отдыхали, а в понедельник пришли на стройку и увидели, что там нет ни одного человека. Мы поняли, что все серьезно".
Художники тут же пошли к Гусеву. Тот дал понять, что материал в такой газете – нехороший сигнал. И первопричина не в самой статье – она лишь означала, что проект не по душе кому-то во власти.
"Гусев глазами показывает в окно, на Печерск (район, где располагались здания руководящих органов республики – НВ), и говорит: "Оттуда поддержки не ждите", – рассказывает Мельниченко.
Поняв, что судьба проекта будет решаться не на местном – украинском – уровне, Мельниченко, Рыбачук и Милецкий на 19 дней отправились в Москву. Они отстаивали свой проект в Центральном НИИ теории и истории архитектуры, Госгражданстрое и других инстанциях, беседовали с авторитетными архитекторами и искусствоведами. В Киев авторы возвращались с солидной стопкой документов в поддержку Парка памяти.
Поначалу казалось, что это помогло: работы на Байковой горе возобновились. Но в дальнейшем угроза того, что закончить стену не дадут, то и дело напоминала о себе. Все последующие годы авторы продолжали ездить в столицу в попытках защитить свое детище.
Практически все остальное время Мельниченко и Рыбачук проводили на стройке стены. По словам Владимира, чем больше они углублялись в работу, тем сильнее было осознание того, что Стена памяти – главное произведение в их жизни.
"Стена плача под видом мемориала"
Что конкретно не нравилось власти в Стене памяти? КГБ, ссылаясь на мнение "оперативных источников из числа компетентных специалистов" (то есть художников или искусствоведов, сотрудничавших со спецслужбой), отмечает, что авторы, "следуя распространенным на Западе формалистическим абстрактным течениям в изобразительном искусстве, создали пропагандирующий культ смерти ансамбль, противоречащий принципам социалистической морали и этики, советской действительности, революционным и трудовым традициям нашего народа, вызывающий у людей, посетивших его чувства обреченности, безысходности, пессимизма, неверия в смысл жизни"*.
Замечание касается всего комплекса, но, как подчеркивается в документе, больше всего вопросов вызывали именно барельефы стены. "Оперативные источники", впечатления которых цитирует КГБ, не жалеют красок: "концлагерь", "хаотичное переплетение деформированных человеческих тел", "нагромождение трупов", "отрицательное эмоционально-психологическое воздействие на советских людей", "грондиозная (так в документе – НВ) провокация, бросающая вызов нашему общественному строю".
В наше время в прессе озвучивается (правда, без ссылок на источники) еще одна версия, согласно которой приведенные выше претензии лишь повод для гонений. На самом деле глава Украинской ССР Владимир Щербицкий, приехав в Парк памяти и увидев барельефы, якобы решил, что у изображенных людей "еврейская внешность", в частности "неславянские носы". Согласно этой гипотезе, первый секретарь был убежденным антисемитом, что и предопределило судьбу произведения.
Возможно, дело было не в личных предрассудках Щербицкого, а в особенностях политики тех времен – но эта версия не лишена логики. В рамках политики, которую часто называют "государственным антисемитизмом", Советский Союз препятствовал эмиграции своих граждан еврейского происхождения в Израиль, клеймил "сионистов" и поддерживал арабские страны в ближневосточном конфликте. Официальный дискурс исключал память о Холокосте как отдельном явлении. На советских памятниках, в том числе в Бабьем Яре, не было упоминаний об убитых евреях – только о "советских гражданах" и "мирных жителях".
Поэтому предположение, что партийные боссы разглядели в барельефах Парка памяти "сионистскую диверсию", не выглядит неправдоподобным. Особенно легко в это поверить после прочтения десятков найденных в архивах сообщений КГБ Щербицкому о том, что в очередном магазине обнаружены сережки или игрушки с изображением шестиконечной звезды.
Владимир Мельниченко уточняет: им приходилось сталкиваться с обвинениями в том, что под видом Стены памяти был создан мемориал в честь жертв Бабьего Яра.
О "еврейской" версии упоминает и КГБ:
"По мнению оперативных источников, изображение на барельефе фигур с типичными еврейскими чертами лица, а также то, что один из авторов (Милецкий – НВ) является евреем по национальности способствовало распространению среди определенной части населения предположений о якобы преднамеренном создании этой группой стены, аналогичной т.н. "стене плача" в Иерусалиме, символизирующей "не только былую славу евреев, но и общность их помыслов". Негативно настроенные элементы распространяют также слухи о том, что именно этими обстоятельствами объясняется уничтожение панно".
Кроме того, Владимир Щербицкий слыл ярым гонителем любого свободомыслия в искусстве и литературе. Именно его многие считают инициатором массовых арестов украинской интеллигенции в начале 1970-х и преследования живущего в Киеве режиссера Сергея Параджанова.
950 кубометров бетона
К концу 1981 года работа над Стеной памяти подходила к финальной стадии. Художники уже думали о покраске барельефов.
Тем временем 23 ноября председатель КГБ УССР Виталий Федорчук направил Щербицкому докладную записку "Об идейно-художественных просчетах, допущенных при проектировании и строительстве мемориально-погребального комплекса в г. Киеве". В ней цитировалась та самая статья "Строительной газеты" 1975 года и отмечалось, что "авторы проекта мемориала и заинтересованные в его сооружении учреждения должным образом не прореагировали" на изложенную в ней критику.
Резолюция первого лица республики, адресованная другим секретарям ЦК с пометкой "Срочно", гласила: "Прошу рассмотреть. До окончательного решения прекратить работы. Доложить выводы, предложения, в т.ч. о привлечении виновных к ответственности. Срок исполнения – 15 дней".
Вскоре, в начале декабря 1981-го, чиновникам пришло анонимное письмо. Неизвестный утверждал, что авторы Парка памяти задумали весь проект ради своего обогащения, отошли от утвержденных эскизов и заработали 2 миллиона рублей. Анонимка была формальным поводом, чтобы начать разбирательство и приостановить работы.
Уже 10 декабря комиссия Министерства культуры Украинской ССР рекомендовала ликвидировать Стену памяти как "не соответствующую принципам соцреализма".
Начался последний раунд многолетней борьбы за мемориал. Поскольку авторам уже не раз намекали, что все проблемы исходят от Щербицкого, они не сомневались, что и окончательное решение будет за ним. Переубедить первого секретаря и спасти стену пытались корифеи украинской науки и культуры – председатель Академии наук Борис Патон, кардиохирург Николай Амосов, поэт Николай Бажан.
В документах КГБ говорится, что Рыбачук и Мельниченко писали президенту Академии наук УССР Патону, а Милецкий (в записке отмечено, что главный архитектор – беспартийный еврей) "длительное время беседовал по этому вопросу (сохранения Стены памяти – НВ) с главным редактором Украинской советской энциклопедии Бажаном".
Однако все встречи, переговоры, заседания не принесли результатов. Вокруг Парка памяти поставили оцепление, авторов перестали пускать на территорию, барельефы закрыли сначала листами фанеры, а позже металлическими сетками.
А 21 марта 1982 года Стену памяти начали заливать бетоном. Выполнять такое задание отправили тех же рабочих, которые до этого возводили стену. К маю произведение, на которое у художников ушло столько лет, было погребено под 950 кубометрами бетона.
"Крестики, нолики, палочки, черточки"
Ада Рыбачук впоследствии вспоминала: "Когда уничтожали наши рельефы, я лет десять не ощущала цвет, мир для меня стал черно-белый".
Кто-то из агентов сообщил КГБ, что художница даже собирается совершить демонстративное самосожжение, если работу не удастся вернуть. Владимир Мельниченко, впрочем, говорит, что ничего такого на самом деле не было.
В записке, датированной апрелем 1982 года (через три недели после начала уничтожения стены), чекисты докладывают о реакции киевских деятелей искусства на произошедшее.
Если верить документу, многие коллеги приветствовали решение властей. Например, скульптор Эдвард Кунцевич заявил, что ликвидация Стены памяти "должна послужить хорошим уроком для художников, стоящих на нечетких идейных позициях".
Имя Кунцевича уже встречалось в документах архива СБУ. В деле киевской художницы Таисии Жаспар, заведенном в начале 1950-х годов, он фигурирует как агент МГБ с псевдонимом "Символ".
В списке художников, которые, по утверждению КГБ, одобрили уничтожение стены, были и имена ближайших друзей Владимира Мельниченко – Алексея Захарчука и Эрнеста Коткова.
"Особенно про Коткова я не мог подумать, – говорит Мельниченко, узнав имена людей, поддержавших уничтожение его работы. – Причем он хороший художник и тоже подвергался критике".
"Вместе с тем, отдельные представители из числа творческой
интеллигенции <…> считают, что созданное Рыбачук и Мельниченко произведение по замыслу и художественному воплощению не имеет себе равных в монументальной скульптуре и сожалеют, что оно не было завершено", – констатируется в записке КГБ.
Те немногие люди, кто успел увидеть еще не законченную работу, были поражены. Киевлянка Нина Светличная наткнулась на Стену памяти случайно, просто идя по Байковому кладбищу в 1981 году.
"Это космос! Ни одно фото, фильм не передают той энергетики", – рассказывает она Настоящему Времени.
Создатели Стены памяти не теряли надежду когда-то снова увидеть свое детище. С технической точки зрения были шансы восстановить работу. А вот власть пересматривать свое решение не собиралась. В КГБ писали, что принимают меры "по своевременному вскрытию и предотвращению возможных провокационных действий со стороны Рыбачук и Мельниченко, а также по нейтрализации некоторых негативно настроенных их сторонников". Делалось это "через оперативные возможности", а также совместно с администрацией Союза художников УССР.
Открыто говорить о том, что случилось на Байковой горе, стало можно лишь в перестройку. В 1988-м в прессе появились статьи о стене, а украинский режиссер Израиль Гольдштейн снял об этом документальный фильм. Чиновники в те времена были обязаны реагировать на публикации – и для авторов комплекса вновь началась пора походов на заседания всевозможных комиссий.
Владимир Мельниченко вспоминает, как один из членов комиссии Министерства культуры предложил вместо оригинальных сюжетов воспроизвести на стене что-то новое – "декоративное".
"Ада спросила: "А что декоративное нужно сделать?" Нам ответили: "Что-нибудь – крестики, нолики, палочки, черточки – вам виднее, что сделать".
Художницу такое предложение потрясло и возмутило. Встреча закончилась ничем – разрешения на восстановление стены не дали. Милецкий окончательно смирился с поражением. Мельниченко и Рыбачук после этого никогда не говорили с бывшим соавтором. В 1991 году архитектор уехал в Израиль.
Владимир Мельниченко рассказывает, что из-за противостояния вокруг Стены памяти их отношения с Милецким ухудшились: по его словам, архитектор фактически принял сторону чиновников, выступающих против их работы. При этом Милецкий, как утверждает художник, уверял всех, что Мельниченко и Рыбачук его подвели, решив воплотить на Стене памяти "совсем не то, что было предусмотрено изначальным проектом". Как уточняет Мельниченко, это неправда – все работы велись по утвержденным эскизам.
Поговорить об этом с самим Милецким уже не получится: он умер в 2004 году. Вот что писал архитектор в своей книге "Наплывы памяти":
"Несмотря на десятилетия совместной и в чем-то успешной работы, непомерное честолюбие привело к банальному концу – к озлоблению и банальной лжи Ады Рыбачук. Прямым следствием этого стали полное отсутствие новых тем, работ и тиражирование ранее выполненных со мной известных построек и проектов, нелепое приписывание себе главной роли в их создании, вместо творчества годами затрачиваемые усилия на шельмование моего имени".
Новая надежда
После распада СССР Мельниченко и Рыбачук не оставляли попыток спасти свою работу, возникла другая проблема: на восстановление стены просто не было денег. Киевские власти даже выделяли средства каждый год, но их хватало только на ремонт крематория и залов прощания.
В 2010 году Ада Рыбачук умерла – но 88-летний Владимир считает, что она незримо присутствует при создании им новых работ, и ставит на них двойные инициалы: АРВМ.
Новую надежду на восстановление Стены памяти принес лишь 2018 год: первый фрагмент барельефов наконец был освобожден от бетона. Это голова женщины из композиции "Оборона Отечества", посвященной событиям Второй мировой. Инициаторами выступили организаторы фестиваля Kyiv Art Week. Мельниченко руководил работами и выступил на презентации фрагмента, прошедшей в рамках фестиваля.
На этом история не закончилась – идею подхватили другие люди. Осенью 2019 года вышел документальный фильм Ксении Кравцовой "Шелест шагов" ("Шелест кроків"), посвященный творчеству Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко. После премьеры к авторам подходили зрители, убежденные, что возрождение Стены памяти нужно продолжать, и готовые помочь деньгами. Кравцова, работая над "Шелестом шагов", подружилась с Мельниченко и уже после съемок стала заходить в гости в его мастерскую. Так родилась идея создать Фонд сохранения культурного наследия Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко (или Фонд АРВМ). В феврале 2020 года организация была зарегистрирована. Основателями выступили члены съемочной группы, сам художник и его друзья.
Первая задача, которую ставит перед собой фонд, – профинансировать и организовать восстановление "Обороны Отечества" полностью. Это 120 квадратных метров – то есть примерно двадцатая часть всей стены.
"Этот фрагмент находится в центре стены. И мы планируем, что его открытие позволит показать масштаб всей работы, грандиозность замысла, – объясняет куратор проекта Оксана Грушанская. – Потому что аналогов такой работы не существует – это должен был быть самый большой арт-объект в Европе".
Процесс "оживления" барельефов – трудоемкий и дорогой. Сначала рабочие должны отбойными молотками снять внешний слой бетона. Потом – срезать металлическую сетку.
Третий этап – самый сложный: нужно будет аккуратно удалить остатки "лишнего" бетона, не повредив при этом барельеф. Все это будет происходить под руководством Мельниченко. Очищенные изображение раскрасят, как было задумано с самого начала.
По примерным подсчетам, работы по возрождению "Обороны Отечества" обойдутся в два миллиона гривен (70 тысяч долларов). За полтора месяца с начала сбора средств удалось собрать 20 тысяч.
Когда фонд объявил о запуске кампании, одними из первых пришли пожертвования из города Нарьян-Мар. Дело в том, что в молодости Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко несколько раз ездили в Ненецкий национальный округ – сначала на преддипломную практику, а потом черпать вдохновение. О жителях далекого края Владимир до сих пор вспоминает с особой теплотой. Полторы сотни работ, написанных под впечатлением о Севере, Рыбачук и Мельниченко подарили Нарьян-Мару, а впоследствии город сделал их своими почетными гражданами. Сейчас внуки северян, подружившихся с киевскими художниками, решили таким образом помочь им.
"Владимир сказал, что если он увидит открытую "Оборону Отечества", это даст ему силы дожить до восстановления и других участков стены", – объясняет Оксана Грушанская.
Вторая цель фонда – создание в мастерской Мельниченко арт-пространства, в котором можно будет устраивать выставки молодых художников, лекции, просмотры фильмов.
В статье использованы фото и эскизы из архива Владимира Мельниченко, предоставленные Фондом АРВМ.