Гражданский журналист Нариман Мемедеминов покинул стены колонии-поселения №8 21 сентября 2020 года. Отбыв весь срок заключения, он вернулся домой, в крымское село Холмовка, где его два с половиной года ждала семья. После первых арестов на полуострове, после аннексии Крыма, Нариман Мемедеминов был одним из тех, кто освещал эти события в качестве гражданского журналиста. Позже его материалы использовали некоторые украинские и международные издания, в том числе и Крым.Реалии, чтобы рассказать о ситуации в Крыму.
Крымского татарина Наримана Мемедеминова арестовывали дважды: первый раз по административной статье, во второй раз его обвинили в «призывах к террористической деятельности» за три авторских видео на канале YouTube. Российский суд приговорил его к двум с половиной годам лишения свободы в колонии-поселении. Позже ему было отказано в условно-досрочном освобождении.
– Помните свой первый выезд на место обыска или ареста? Можете вспомнить и рассказать, как это было?
– Самый первый случай был, когда у нас здесь, в Холмовке, жил Эрнес Муслединов. Он скончался, его похоронили. Он был токарем, к нему многие обращались за помощью, очень уважали. Через несколько месяцев после его похорон, у него был обыск. Я об этом узнал, и вот тогда было абсолютно непонятно что делать. Я просто пошел туда, подошли соседи, родственники и я тогда сделал пост в Facebook о том, что происходит. Скорее всего, это и был первый случай, когда я попробовал себя в роли гражданского журналиста.
– А потом появилась «Крымская солидарность»?
Я фотографировал ребят, которых проводили мимо, выкладывал все это к себе на страницу, потому что других журналистов тогда просто не было
– «Крымская солидарность» появилась немного позже. Потом были судебные заседания по «делу севастопольской группы Хизб ут-Тахрир». Я фотографировал ребят, которых проводили мимо, выкладывал все это к себе на страницу, потому что других журналистов тогда просто не было. Меня всегда это удивляло. И речь не о независимых журналистах, а о федеральных каналах. По логике, власть поймала так называемых «террористов», якобы опасных преступников. По версии властей, правоохранительные органы сделали правильное и хорошее дело, а на федеральных каналах об этом – ни слова. Почему? Тем более, крымскому населению, которое до этого никогда не слышало ни о каких проявлениях терроризма в Крыму, хорошо было бы показать, что до этого никогда такого не было. Я счел нужным это делать.
– А когда вы первый раз вышли в прямой эфир посредством видеотрансляции?
У меня на тот момент был простенький телефон с не очень качественной картинкой, чтобы делать какие-то более серьезные, полноценные видео
– Это был обыск у Сейрана Салиева (фигурант второй Бахчисарайской группы «Хизб ут-Тахрир», осужден на 16 лет колонии строгого режима – КР). Выглядело это как что-то сверхъестественное, хотя это был административный арест на 12 суток. Тогда силовики провоцировали молодых ребят, вот прямо специально. Спрашивали, почему ты тут стоишь, дергали за куртку, и так далее. У меня на тот момент был простенький телефон с не очень качественной картинкой, чтобы делать какие-то более серьезные, полноценные видео. Да и, к тому же, я посчитал, что снимать и транслировать происходящее здесь и сейчас – важнее.
– В какой момент вы поняли, что неугодны нынешней действующей власти в Крыму?
– Когда я знакомился с материалами дела по своему процессу, в них были документы, которые свидетельствовали о том, что проверки в отношении меня начались в конце 2014 года. Я об этом, естественно, не знал тогда. Это не мое личное мнение, но есть один неопровержимый факт: когда на суде были свидетели со стороны защиты, они очень уважаемые пожилые люди из нашего поселка, приехали в Ростов-на-Дону на суд. Вот тогда прокурор (речь идет об Алексее Айдинове – КР) задал интересный вопрос. Он спросил у свидетелей о том, слышали ли они, чтоб я сочувствовал другим крымским татарам, арестованным по обвинению в терроризме. Запись этого судебного заседания есть, и вопрос этот был внесен в протокол. Я думаю, тогда прокурор своим одним вопросом ответил обо всех реальных причинах моего ареста и уголовного дела против меня.
Нариман Мемедеминов. Путь к свободе (фотогалерея)
– Вспомните день вашего ареста, 22 марта 2018 года. Как проходило задержание?
Дверь все-таки выломали, меня положили прямо в коридоре
– Я помню, что это было ранее утро, я услышал очень громкие удары в дверь, разбудил жену, сказал, чтобы она одевалась. Смотрю в окно, а они (силовики – КР) через калитку перепрыгивают. Я еще подумал: она изнутри открывается, зачем прыгать? На бегу просто натянул штаны. Учитывая, что это было начало весны, на улице еще было прохладно. Я бегу к двери и думаю: если они ее сейчас сломают, а меня арестуют, как семье без дверей жить, холодно же будет. Я подбегаю к двери, прошу, чтоб не ломали, пытаюсь открыть – а она не открывается. И из-за двери – такой отборный трехэтажный мат. В общем, дверь все-таки выломали, меня положили прямо в коридоре. Куча людей в форме, несколько человек в штатском, люди с камерой вели оперативную съемку. После этого случая физическую силу ко мне не применяли ни разу.
– Как складывались отношения с сокамерниками в СИЗО и колонии-поселении, где вы отбывали срок?
В колонии-поселении было всего два человека из Крыма, я и парень молодой
– Со всеми – хорошо, ни разу не было каких-то конфликтов. В колонии-поселении было всего два человека из Крыма, я и парень молодой. Он еще так удивился: говорит, так давно никого из Крыма не было. В целом и в лагере, и в СИЗО, какое бы это ни было СИЗО, отношения были хорошие. Потому что было понимание. Что нужно жить, жить, а не просто отбывать в ожидании чего-то.
– Международные организации признали вас политическим заключенным. Было ощущение, что к вам относятся, как к политузнику сокамерники и сотрудники СИЗО, колонии, сотрудники ФСИН?
Есть сразу четкое понимание у людей, что это что-то, связанное с ФСБ, шитое белыми нитками и подстроенное
– Начнем с сокамерников и осужденных: когда они слышат номер статьи 205, они даже уже не спрашивают, какая часть. Есть сразу четкое понимание у людей, что это что-то, связанное с ФСБ, шитое белыми нитками и подстроенное. Это не мое мнение, это они мне говорили. Для меня это было приятным удивлением, что люди понимают. Более того, они еще и говорят: держитесь, ребята. Относительно сотрудников – для них это не политическая статья. Для них это – про антитерроризм, про антиэкстремизм. Но как только ты остаешься с сотрудником СИЗО, например, один на один, например, он тебя на суд ведет, и они тоже говорят: да, мол, мы знаем, как там что происходит. Сложно, мол, вам ребята. Но что касается формальностей – документов или каких-то процедур, все было максимально корректно, обязательно под видеорегистратор, чтобы у юристов не было претензий. Потому что все прекрасно понимали, за нашими процессами следят: нас посещают консулы, адвокаты, на суды приходит огромное количество людей.
– Какие условия быта были в СИЗО и колонии? Удавалось ли получить вовремя медицинскую помощь? Воспользоваться библиотекой?
Какой-то цитрамон могут дать, более серьезные препараты – если пойдешь и купишь, укол сделают, если есть необходимость. Не купишь – значит, не сделают
– Все очень по-разному. Вот простой пример приведу – вода. В Симферопольском СИЗО, до проблемы водоснабжения Крыма, была только холодная вода, но она была очень качественной и чистой, можно было из-под крана набирать и пить. В городе Шахты воду давали два раза в сутки, утром и около 16 часов. Это я про холодную воду. В Ростовском СИЗО есть горячая вода, она прямо из крана течет и это, конечно, очень удобно. Медицинское обслуживание тоже по-разному. Какой-то цитрамон могут дать, более серьезные препараты – если пойдешь и купишь, укол сделают, если есть необходимость. Не купишь – значит, не сделают.
– Чем колония-поселение отличается от колонии общего и строгого режима, в бытовом плане?
– Отличий немного: возможность носить не робу, а вольную одежду, возможность перемещаться между бараками и свободный доступ к спортивной площадке. А так, по сути, это такой же лагерь, как и общего и строгого режима.
– Вы были под арестом два с половиной года. На ваш взгляд, современная российская тюрьма действительно может кого-то исправить?
– Я не знаю. Но в Ростовском СИЗО мне в руки попадалась книга «Архипелаг ГУЛАГ». Если не учитывать, что в те времена, описанные в книге, было вот прямо очень тяжело, то по сравнению с современной российской тюрьмой – ничего не поменялось.
Сейчас гражданский журналист вернулся домой в Крым. В селе Холмовка все это время его ждала семья: родители, супруга Лемара и трое несовершеннолетних детей. Даже после преследований покидать дом Нариман не собирается.
– До ареста вы, кажется, начинали снимать документальный фильм, но не закончили. Расскажите, о чем он и п будете ли продолжать съемки?
– У меня была идея снять документальный фильм об арестованных ребятах. Я видел, что что-то подобное делали Крым.Реалии, но не уверен, что проект продолжается. Хотел сделать видеоистории о каждом, чтобы посредством этого довести, кто эти люди. Что это не какое-то токсичное сообщество, а очень правильные, социально-положительные, успешные люди.
– Планируете ли вы продолжать заниматься гражданской журналистикой?
Я считаю журналистику нужной и очень важной сферой для современного общества
– Я считаю себя гражданским журналистом, и меня считают таковым. И вообще, очень приятно, когда профессиональные журналисты говорят обо мне, что я – их коллега. За это просто спасибо большое. Я считаю журналистику нужной и очень важной сферой для современного общества, поэтому, конечно же, мне бы хотелось продолжить свою деятельность.
– Вы раньше говорили, что не собираетесь уезжать из Крыма. Не боитесь ли повторения преследований?
– Если бы я делал что-то противозаконное, страшное или опасное, то я бы, конечно, боялся. Но я же этого не делаю, не делаю ничего, что вредит людям. Поэтому почему я должен чего-то бояться? Если преследование будет, то оно будет, и бояться тут нет смысла. Вопрос лишь в том, насколько оно будет обоснованным? Два предыдущих обоснованными не были.
Дело Наримана Мемедеминова
Нариман Мемедеминов – крымскотатарский блогер, гражданский журналист. До ареста Мемедеминов сотрудничал с рядом украинских СМИ, в том числе с Крым.Реалии.
Российские силовики задержали его в конце марта 2018 года. Мемедеминову предъявили обвинение по ч.2 ст. 205 Уголовного кодекса России (публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, совершенные с использованием сети Интернет). В октябре 2019 года российский суд приговорил его к двум с половиной годам заключения в колонии-поселении. Мемедеминов своей вины не признал.
Претензии у российских силовиков вызвал видеоблог на YouTube, который Мемедеминов вел с 2013 по 2015 годы. В нем размещены несколько десятков видеороликов с комментариями политических событий и тем, призывами придерживаться норм ислама и мнениями о российских государственных праздниках: Дне защитника отечества, Международном женском дне, Дне защиты детей и другим.
Прокуратура АРК 23 марта 2018 года внесла в Единый реестр досудебных расследований сведения по признакам уголовных преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 146 (незаконное лишение свободы или похищение человека), ч. 2 ст. 162 (нарушение неприкосновенности жилища) Уголовного кодекса Украины.
Российский правозащитный центр «Мемориал» в 2018 году признал Мемедеминова политзаключенным.
21 сентября 2020 года он освободился из российской колонии-поселения в Ростовской области России. Он отбыл весь срок заключения и вернулся в Крым.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: