«Мой народ закрутили в тиски». Почему в России люди все равно выходят на улицу

После того как ФБК анонсировал в России акцию в защиту политика Алексея Навального, многие люди, в том числе известные, стали писать и говорить о том, почему они считают нужным выйти в эту среду на улицу. Корреспонденты Север. Реалии поговорили с некоторыми из них.

Объявляя об акции в поддержку Навального, названную "финальной битвой между добром и нейтралитетом", команда Навального пояснила, почему она решила провести митинг сейчас, не дожидаясь сбора 500 тысяч потенциальных участников митинга, объявленного ранее на сайте в поддержку политика. Главная причина – голодовка Навального и его стремительно ухудшающееся состояние: "События развиваются слишком стремительно и слишком плохо. Ждать и откладывать больше нельзя. Экстремальная ситуация требует экстремальных решений. Мы объявляем митинг сейчас".

"Нас запугали. Нас здорово запугали. Нас по настоящему запугали. Тем сильнее противодействие, как учили меня на уроках физики. Я обязательно выйду на предстоящее в среду мероприятие. Видите, как я аккуратно пишу, как шифруюсь. Запуган. Если не пойду – хоть зеркала в квартире бей. А зеркала красивые", – написал на своей странице в Фейсбуке известный поэт, драматург, режиссер и актер Вадим Жук. Он не видит причины не заявлять открыто о своих намерениях и вспоминает свой небольшой опыт работы на заводе.

– У меня руки плохие, но мне приходилось работать на настоящем токарном станке. Там заготовка зажимается в тиски. Так вот, если ты слишком сильно зажмешь эти тиски, ты заготовку погубишь, у тебя ничего не получится. Я – часть народа, и сейчас мой народ закрутили в эти тиски до невыносимости, так что из этой "заготовки" сочится кровь, и внутренние органы вылезают. А потом, мне просто неловко: я ведь очень много "ля-ля" про свободу. И что получается – он говорит, а сам притаился, сидит, из-за подоконничка глаза высовывает, а выходить не хочет. Это стыдно – быть двойником самого себя, говорить и не делать. А еще я выйду, чтобы увидеть своих приятелей, я уверен, что многие сделают так же, я увижу там и больших поэтов, и видных весельчаков, и классных филологов – тех, кто составляет разум, ритм, смысл страны, я горжусь, что могу идти рядом с такими людьми. Ну, и потом, я человек жалостливый, я муравья и букашку жалею, а тут целого большого человека Навального так мучают – вот одно из главных побуждений именно этого выхода на улицу. Когда ему больно – мне больно, это для человеческого существа сострадание совершенно естественное состояние. Сколько бы я ни слышал вокруг бреда про его связи то с Америкой, то с ФСБ…

– Почему же так много безжалостных и злобных комментариев по поводу Навального?

– Потому что для тех, кто сам не очень успешно пытается что-то делать, обидно, что есть кто-то, кто берет – и делает. "Обидно, Зин", как пел по другому поводу Высоцкий. А с другой стороны, это злобное нежелание понять и принять ничего нового – вместо хоть какой-то стабильности, которую тебе не обеспечивает, но декларирует государство. Я уверен, что дай им Навального живьем, они бы его растерзали, как в самые темные средневековые времена. Для меня это огромная загадка. Тем более что сейчас так модно говорить о возвращении к истокам, к милосердию, к состраданию – и оно в самом деле существует. Всегда были те, кто отдавал последнее даже плененным немцам, а другие ненавидели этих дающих, добивали пленных, писали доносы, шли в палачи. Это раздвоение уже не личности человеческой, а страны, если ее представить как личность. Я понимаю, что так происходит не только у нас, но там, где есть давние прочные работающие законы, эти зверские инстинкты не востребованы, сучью стаю запирают за решетку. А у нас совсем других людей запирают. Будем пробуждать в себе добрые чувства, о которых писал Пушкин, и ведь у многих они есть, просто они как бы замазаны черной краской.

– Сегодня многим людям просто страшно выходить, они признаются в этом – и их можно понять. Как преодолеть свой страх?

– И мне очень страшно – я пожилое больное существо. Как преодолеть страх? В процессе. Выйти – и он начнет преодолеваться. Чувством, что ты не один, чувством правоты, юмором и весельем.

Команда Навального обращает внимание на то, что в последние дни появилась еще одна веская причина для массового выступления: “В пятницу 16 апреля прокуратура Москвы подала исковое заявление о признании ФБК и штабов Навального экстремистскими организациями. Если мы никак на это не ответим, нет никаких сомнений, что суд этот иск удовлетворит, и очень быстро”.

Депутат Законодательного собрания Петербурга Борис Вишневский в своей колонке в "Новой газете" написал о том, что в Петербурге открыто существует Этническое национальное объединение – не скрывающее своих нацистских убеждений, открыто набирающее сторонников. И их, в отличие от ФБК, никто не спешит объявить экстремистами: никого не волнуют свастики в их символике и даже то, что на днях они осквернили памятник жертвам Холокоста в Пушкине.

– Те же самые российские власти, которые чуть ли не взасос целуются с "Хамасом" и "Хезболлой", признанными террористическими организация в половине стран мира, хотят сейчас признать экстремистской организацией ФБК. В то же время они с широко закрытыми глазами смотрят на открыто действующую в Петербурге вот уже 2,5 года неонацистскую организацию, которая вообще ничего не скрывает: они прямо называют себя неонацистами, размещают у себя на страничках портрет Гитлера, публикуют антисемитские тексты и заявляют, что придерживаются национал-социалистической идеологии. И это, оказывается, нормально: двойные стандарты и лицемерие. Никакого экстремизма ни у ФБК, ни у штабов Навального, конечно, нет. На мой взгляд, налицо очень опасная штука: криминализация любой оппозиционной деятельности. Нет никаких гарантий, что завтра экстремистами не объявят моих коллег по "Яблоку". Это все цепочка: сначала иностранные агенты, с криками, что это только формальность, указание, не влекущее никаких неприятностей, потом административная ответственность за неуказание, потом нежелательные организации и уголовная ответственность за сотрудничество, потом дискриминация в правах, в том числе, политических.

Последняя стадия – это объявление экстремистами, а экстремисты – это фактически террористы, последствия понятны – блокировка счетов, запрет символики, наказание за любые пожертвования и даже за распространение информации о деятельности. Любая деятельность, неугодная власти, объявляется преступной. Видимо, деятельность этих питерских нациков власти угодна, они социально близкие, как раньше говорили. А преследование штабов Навального связано, на мой взгляд, с желанием создать юридический повод для отсечения от выборов многих активных граждан. Ведь финансирование экстремистской организации и участие в ее деятельности по Уголовному кодексу относится к категории тяжких преступлений – по ним санкция больше пяти лет лишения свободы. Обвинения в тяжком преступлении и приговор – это автоматическое поражение на 10 лет в избирательных правах. Все крайне просто.

"Взрослые люди сами решают, что им делать в критических обстоятельствах, сложившихся в стране, а чего не делать. … Сегодня речь идет о достоинстве. Не более, но и не менее того. Все политические развилки и разногласия с Навальным остались далеко позади. Речь – о его демонстративном убийстве, которое совершается на наших глазах. Наш массовый выход на площади и улицы наших городов может спасти Алексея Навального. Никаких гарантий тут нет, – кроме гарантии того, что невыход будет означать молчаливое одобрение этого убийства", – написал на своей странице в Фейсбук писатель Виктор Шендерович.

– Никто из людей не терминатор, ни у кого не много жизней, и никто не любит, когда их прессуют, сажают, штрафуют, ломают жизни. Это вопрос экзистенциальный: промолчать сейчас – это значит признать из право на публичное демонстративное убийство Навального. Промолчать – это значит сморщиться и уйти под плинтус. Это абсолютно личный выбор, который каждый делает для себя. Сказать, что наш выход спасет Навального… Если бы вышло полмиллиона и не уходило – да, такие выходы меняют ход истории, это мы знаем по 1991 году. Но каждый в ответе за себя, и я не кину камня в того, кто не выходит, нельзя никому сказать – иди под полицейские дубинки, иди на заключение, на штраф, на издевательства. Я бы так сформулировал: не можешь не выйти – выходи. Я имею честь знать десятки людей, которые не могут не выйти, для которых это человеческое унижение.

– Требование Навального допустить врачей – законное, почему же его не выполняют?

– Все знают, что Навальный – личный враг Путина. Проявить сочувствие к Навальному, проявить уважение к закону, а не к путинской ненависти, по тамошним представлениям, означает пойти против Путина. Условно говоря, врач, который признает состояние Навального тяжелым и настоит на соблюдении закона, понимает, что он становится врагом системы – просто потому, что выполняет свой профессиональный долг. А тот, кто сегодня ругает Навального и особенно тех, кто зовут людей на улицу в его защиту – ну, часть из них – это просто тролли. Но гораздо интереснее те, у кого цинизм – это проявление стокгольмского синдрома. Они же должны как-то убедить себя и других в том, что они проявили мудрость, а не струсили. Что они все проанализировали, что они не такие наивные, не будут пешками в чужой политической игре, что Навальный таких жертв не стоит. Они должны представить свою трусость как мудрость, в виде гордой гражданской позиции: вы идете, а я нет, потому что я лучше, я умнее. Я вижу такие эксгибиционистские истерики – люди раздеваются прилюдно, до такой степени им страшно. И я это понимаю – страшно всем. Правда, есть молодежь, которую еще по-настоящему не напугали, которая не помнит и не знает, как это бывает. Но люди нашего поколения – пуганые. Мы же выходили на свободу, как народ с Моисеем, а молодежь получила свободу, просто как жабры, они в ней плавают и дышат. Для них то, что происходит, это новый опыт, для нас – нет. Когда я был молодой, я знал, что я пыль под ногами у государства, я знал, что меня нету, я появился, когда мне было лет 30, к перестройке, тогда выяснилось, что я есть, что мое мнение имеет значение. С тех пор пошло 30 лет, и сегодня лица вот этих студентов из DOXA – это, конечно, антропологически другое явление. Это люди, которые только столкнулись с несвободой, и это для них огромный цивилизационный вызов.

В регионах полиция за день до объявленной акции начала задерживать потенциальных участников, называя их "организаторами несогласованной акции. В Петрозаводске была задержана социальный работник Елена Шелупанова. В Великом Новгороде полиция оставила до суда в отделении местную жительницу Эвелину Буруту за вопрос, заданный в чате "Команда Навального. Великий Новгород". В Пскове полицейские прошлись по домам активистов, ранее задержанных на акциях 23 и 31 января и разнесли им предупреждения о недопустимости административных нарушений.

Владимир Жилинский, координатор движения "Голос" в Псковской области, рассказал корреспонденту Север.Реалии, что полиция попыталась пообщаться и с ним тоже, но неудачно: "Они звонят: мол, хотим провести беседу. Ну приходите, проведу вам беседу. Они говорят: понятно, ладно, не надо". При этом Жилинский выходить на акцию 21 апреля изначально не планировал – в этот день он будет работать на горячей линии, собирать информацию о задержанных, искать для них защитников, следить за тем, чтобы по административному протоколу никто не оставался в отделении полиции дольше, чем на три часа.

– Есть Конституция, в ней есть 31-я статья, которая разрешает нам собираться мирно, без оружия, осуществлять свое право на ненасильственный протест, – напоминает Жилинский. – Ни о каких массовых беспорядках речь не идет, они существуют только в фантазии полицейских, которым нужно хоть как-то оправдать свои действия и то, что ими пользуются в своих интересах определенные силы, которые по недоразумению являются органами власти нашей страны. Конституция не только определяет наши права – в данном случае, это право на свободу собраний – но и запрещает вводить какие-либо законы, ограничивающие эти права. Законы, которыми пользуются наши противники, являются антиконституционными и, следовательно, незаконными. А мы должны подчиняться только законным требованиям полиции.

По факту, протест еще не является по-настоящему массовым. Да, для Пскова это много, для Москвы по нынешним временам это тоже много, но это все еще небольшой процент населения, который встал и вышел. Удастся ли людей запугать? Я думаю, что не удастся, потому что ну нечем! Ну задержали – сто человек из тысячи. Ну посидели три часа в отделении. Дали штрафы – мы собрали эти штрафы, оплатили их. Никто толком не пострадал и ни с кем ничего не случилось, кроме единичных сумасшедших случаев. Чем запугивать-то? Пришел дяденька полицейский, сказал: на митинг не ходи? Блин, а я у тебя спрашивал вообще? Это точно не его дело. Я знаю, что участковых в Пскове не хватает, у них очень много работы. Какого черта они бегают за мной, чтобы сказать мне, чтобы я не ходил на митинг? Как будто все проблемы решены, все преступники пойманы, больше заняться полиции нечем.

Мы все чувствуем, что ситуация так или иначе накаляется. Президент старый, шутки у него тупые, поведение странное. Мы снова заговорили о войне в последний месяц. Я вчера в Пскове впервые увидел танк. Никогда в Пскове не видел танков – только БТРы, БМП, всякая броня, а тут танк. Который двигался в понятном направлении. То есть ситуация идет не в ту сторону, в которую должна идти развивающаяся страна. Где рост доходов населения, увеличение покупательской способности рубля, развитие экономики? Идет медленная стагнация, и чтобы хоть что-то людям дать, они пытаются дать то войну, то внешнего врага, то внутреннего. Это все отвлечение внимания, люди уже не верят в это, они наелись. То, что было на кухнях после Крыма и то, что сейчас – это совершенно разные истории. Сейчас протестные настроения в обществе сильны. Когда и что их выдавит на улицы или в какую-то иную деятельность – честно, я не знаю.