18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Нариман Алимов, крымский татарин, 1934 года рождения, являюсь уроженцем деревни Катырша-Сарай (с 1948 года Лечебное – КР) Карасубазарского (с 1944 года Белогорского – КР) района Крымской АССР.
Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа 1944 года, осуществленный сталинским коммунистическим режимом бывшего СССР.
18 мая 1944 года в результате спецоперации войск НКВД я и члены моей семьи в составе: мамы Хатче Алимовой (1902 г.р.), брата Абсеита Алимова (1929 г.р.), брата Джели Алимова (1931 г.р.) были насильственно выселены с территории Крыма.
В это время мой отец Алим Хайрединов и старший брат Нурий Алимов (1924 г.р.) находились в трудовой армии.
До депортации у нас в хозяйстве были 2 коровы, 2 быка, больше 40 овец, много птицы.
В пути следования в нашем переполненном и грязном (до нас там перевозили лошадей) двухъярусном вагоне женщина в возрасте 30 лет сошла с ума, всю дорогу плакала и твердила своим детям, чтобы они тоже плакали, утверждала, что всех везут на расстрел.
В пути следования поезд несколько раз останавливался, солдаты на один вагон приносили два ведра баланды. За это короткое время наши мамы пытались разжечь костер, из муки сделать лепешку и спечь ее. Естественно, она не выпекалась. Пока люди разливали баланду по чашкам, поезд резко трогался с места и вся еда оказывалась вылитой.
Приказали раздеться, вещи завернуть и перевязать ремнями. Мы, дети, не понимали, родители плакали, думая, что нас будут расстреливать
В вагоне у людей от грязи появились вши. Эту картину очень трудно передать, когда ты видишь, как эти вши ползут по стенам вагона и по тебе. После долгого пути поезд наконец-то остановился на станции Коканд (станция и город в Ферганской области Узбекистана – КР). Всех попросили выйти из вагонов, завели в бараки и приказали раздеться, вещи завернуть и перевязать ремнями. Мы, дети, не понимали, родители плакали, думая, что нас будут расстреливать. Нас завели в душевую мыться. Люди даже не успели намылиться или смыть мыло, как воду уже перекрыли. Затем нам вернули вещи после дезобработки и снова посадили в поезд.
Нас привезли на станцию Китаб (станция и поселок, в настоящее время город и районный центр Кашкадарьинской области Узбекистана – КР), там нас уже ждали люди на тележках. Стариков посадили в тележки, а мы, дети, шли рядом. Привезли нас в колхоз «Правда», расселили по свободным конюшням и сараям.
В это время в Узбекистане свирепствовала эпидемия малярии. Люди семьями лежали в домах с малярией. Фельдшер с издевкой спрашивал наших родителей: «На отдых приехали, да?». Люди с высокой температурой бросали себя в воду, умирали от болезней. Земля была очень твердой, копать было трудно, сил у стариков и детей было мало, могилы копали не очень глубоко, а ночью шакалы растаскивали тела мертвых.
После учебы меня каждый день забирал бригадир. Меня сажали на лошадь, и мы культивировали поля
Я пошел в узбекскую школу, в третий класс. После учебы меня каждый день забирал бригадир. Меня сажали на лошадь, и мы культивировали поля, в свободное время заготавливали дрова. В 4 часа утра шли на базар, продавали эти дрова и шли обратно, чтобы успеть в школу. Летом на каникулах я работал на зерноскладе. Родители работали на хлопковых полях, цапали землю в хлопчатнике, кормили их только в обед баландой.
После окончания седьмого класса хотел поступить в техникум на фельдшера. За месяц до поступления подал разрешение на выезд в областной центр для сдачи документов, так как я жил за 100 км от него. Разрешение мне дали в последний день приема документов. Я уехал в центр, но в приемной комиссии мне сказали, что прием документов закончен. От обиды я стал плакать. В это время в приемную комиссию зашел директор техникума, спросил меня, почему я плачу. Я ответил, что меня без пропуска не выпускали из колхоза, поэтому я опоздал. Он попросил приемную комиссию принять мои документы.
Закончив техникум на отлично, я мог по собеседованию поступить в мединститут, но мне опять не дали разрешение на выезд, и я в тот год не поступил. Но тем не менее в 1961 году я все-таки поступил и закончил Андижанский мединститут.
(Воспоминание от 2 ноября 2009 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: