18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Анифе Кубжасарова (Мурахас), крымская татарка, родилась 1 января 1925 года. Уроженка села Ускут (с 1945 года Приветное – КР) Алуштинского района Крымской АССР.
На момент выселения в состав семьи входили: отец Усеин Мурахас (1995 г.р.), сестра Айше Мурахас (1927 г.р.), брат Сервер Мурахас (1930 г.р.), сестра Сервернур Мурахас (1938 г.р.).
На момент депортации семья проживала в селе Ускут Алуштинского района Крымской АССР. В 1933 году пошла в 1-й татарский класс и до войны окончила 4 класса. Затем продолжить учебу не смогла из-за семейного положения – отца посадили в тюрьму, мать умерла, а потом началась Великая Отечественная война.
В нашем хозяйстве имелись лошадь, корова, 10 овец, птицы, небольшой приусадебный участок. Перед войной, в 1940 году, в Красную армию был призван двоюродный брат Али Балжи (1917 г.р.). После оккупации Крыма немцами брат Энвер Мурахас (1923 г.р.), подросток, тайно ходил в лес и помогал партизанам, а наша семья помогала продуктами.
После освобождения Крыма Красной армией в апреле 1944 года, брата Энвера Мурахаса в начале мая 1944 года призвали в Красную армию, а на самом деле его и всю молодежь отправили в Трудовую армию. Двоюродный брат Али Балжи так и не вернулся с войны, погиб.
18 мая 1944 года, ночью, перед утром, в наш дом постучали. В доме я была самая старшая. От неожиданности все перепугались, сестренка и братик начали плакать от испуга. В дом без предупреждения зашли вооруженный офицер и двое солдат, дали 10-15 минут собраться, не объяснив в чем дело. Мы все были детьми, в суматохе и с перепугу не смогли ничего взять с собой.
Всех жителей села собрали возле колхозного склада, там нас продержали, пока не прибыли автомашины. Под вечер нас, всех жителей села, погрузили на автомашины и повезли через Алушту на станцию Симферополя. В Симферополе нас погрузили на товарные вагоны. Хорошо, что мы смогли попасть в один вагон. Были случаи, когда семья попадала в разные вагоны, так как нормальной погрузки не было. Людей подгоняли вооруженные солдаты, загружая их вагоны. Снаружи вагоны сразу закрывали и никого никуда не выпускали.
Наш вагон был переполнен людьми, туалета и других удобств не было, стояли духота и тяжелый запах, не было воды. Дети плакали, просили воды и покушать. Взрослые женщины были в растерянности, в страхе плакали и молились Аллаху. В пути, на коротких остановках, нас кормили какой-то баландой. Приготовить самим (у нас было что готовить кушать) не было возможности, так как поезд не стоял долго на остановках и сразу трогался. Людям на ходу приходилось садиться с неготовой едой.
В пути мы находились 18 дней, и за это время умирали в большинстве своем малые дети и старики
Во время пути в нашем вагоне болели дети и старики, никакой медицинской помощи им не оказывали. В пути мы находились 18 дней, и за это время умирали в большинстве своем малые дети и старики. Их хоронить не разрешали, да и возможности не было: мертвецов закапывали наспех прямо возле железной дороги.
После 18 дней пути наш состав прибыл в город Ангрен Ташкентской области Узбекской ССР. Там нас опять погрузили на автомашины и начали развозить по области. Нас определили за городом и семьями поселили в бараки, где раньше содержали, наверное, заключенных, так как никаких условий для нормальной жизни в них не было. Бараки были без окон, разбитые, без пола, без печей, а в середине стояли буржуйки из бочек. Нам провели дезинфекцию, так как за 18 дней пути в скотских вагонах люди завшивели. Мы в этих бараках прожили два года и трудились на строительных работах.
Каждый день умерших на бричке вывозили за пределы жилых бараков и территории, хоронили как попало
Каждый месяц отмечались в спецкомендатуре, нам выдавали талоны на продукты на месяц. Без разрешения нас никуда не выпускали, врачебного обслуживания не было. Нам работающим давали 500 граммов хлеба, а не работающим старикам и детям – 300 грамм хлеба и больше ничего. Поэтому в наших бараках, загороженных сетками и проволокой, многие впоследствии умирали от болезней и голода. Каждый день умерших на бричке вывозили за пределы жилых бараков и территории, хоронили как попало и без соблюдения национальных обрядов.
Люди были истощены, обессилены и больны. Со стороны государства нам, репрессированным крымским татарам, ничего не давали, о каких-либо постановлениях ГКО мы ничего не знали, нам никто о них не сообщал и не знакомил.
Нас, находящихся в бараках, практически в зоне, вывозили на работу и привозили обратно. Поэтому было очень трудно отлучиться куда-нибудь, и вообще люди сами боялись искать своих родственников, за это наказывали. В нашем бараке таких людей не было, а значит никого не наказали.В нашей семье не было умерших в то время, мы чудом остались живы.
Нас, после того, как прожили и проработали в Ангрене и его в окрестностях, через два года перевезли в Ташкентскую область, Букинский район, колхоз имени Сталина, расселив в узбекские домики по 4 семьи. Условия были плохие, местное население относилось к нам враждебно, ничем не помогало и никаких продуктов не давало.
Никому не разрешалось самовольно оставлять место жительства, за нарушение несли уголовную ответственность
Сразу по приезду нас погнали на полевые работы по прополке хлопка, а в обед нас кормили слабо – лишь бы мы не умерли. За нашу работу в день писали 3 рубля, и больше ничего не давали семье. По итогам этой работы люди обращались к руководству колхоза и выписывали согласно количеству членов семьи 2-3 кг муки. Из этой муки мы варили с травами баланду и кормились. В этом колхозе люди каждый месяц отмечались в спецкомендатуре. Никому не разрешалось самовольно оставлять место жительства, за нарушение несли уголовную ответственность.
Отец, освободившись с тюрьмы в 1954 году, вернулся к нам, и, проработав в нашем колхозе, заболел желтухой через два года и умер. Мы опять остались сиротами. Брат Энвер Мурахас вернулся с трудармии в 1950 году и работал также в нашем колхозе шофером. В трудармии он работал в городе Тула на шахте. В спепоселении мне и другим дальше учиться не было возможности, и вообще нас не пускали учиться.
В 1948 году я вышла замуж, муж был из Джамбула, и мы с мужем после 1956 года переехали жить к его родственникам.
До и после 1956 года в жизни нашего народа каких-либо больших изменений не произошло. В местах спецпоселения не было условий в развитии языка, литературы, искусства, религиозных обрядов и национальных праздников. Нашему народу запрещалось возвращение на родину, в Крым, обсуждение требований возврата имущества и возмещения морального ущерба. После 1956 года с семьей продолжали жить и работать в Средней Азии, на родину не разрешали вернуться, только сняли с учета в спецкомендантуре, остальное все также осталось.
После распада СССР в 1991-1992 годах мне с семьей удалось вернуться в Крым своими силами, без помощи государства. После приезда в Крым, первый год очень мучились с приобретением жилья, работой и пропиской. Хотели устроиться в своем селе Ускут (Приветное) Алуштинского, сейчас Судакского района, ничего не получилось. А потом, через некоторое время, удалось купить на свои средства дом в селе Долиновка Белогорского района.
(Воспоминание от 20 января 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: