«В чем моя вина, что нас Сталин выслал?»

У 86-летней уроженки исчезнувшего села Стиля не проходит обида за депортацию из Крыма в 1944-м. Сайде Абдурахманова называет свой родной поселок партизанским – говорит, его жители активно помогали партизанам во время Второй мировой войны, за что и поплатились – немцы сожгли их дома.

Сайде-апте с болем рассказывает о депортации крымских татар и невыносимых условиях в местах выселки. После попыток вернуться в Крым они вместе с мужем и детьми обустроились в поселке Рыково (до 2016 года назывался Партизаны) Херсонской области. Ее родные же смогли вернуться. Раньше они часто проведывали друг друга. Но последние четыре года Сайде-апте не видит внуков и правнуков – они разделены административной границей.

Сайде Абдурахманова просит о помощи, она страдает в одиночестве, не может увидеться с родными, но все же надеется, что… хоть последние годы своей жизни сможет провести на родине – в Крыму.

– В чем моя вина, что нас Сталин выслал? Мне до сих пор обидно. За что нас высылали, за что я так страдают?

Мы помогали партизанам, и за это немцы сожгли все село. Ни одного дома не оставили. В лесу жили. Партизанам помогали: родители давали нам узелки, учили, что нужно привязать к веточкам в лесу ниточки, а партизаны ночью забирали продукты. Мы носили, дети, выходили, как будто погулять, а на самом деле носили партизанам продукты. Много помогали партизанам. Как немцы спалили поселок, мы в лесу жили, мама ходила, партизанам помогала.

Потом поехали в Бахчисарай, жили с сестрой у знакомых семьи на квартире, мама поехала в Симферополь – как-то продуктов найти. От Бахчисарая наше село было в тридцати километрах. Мы с сестрой решили вернуться в село и пошли пешком. Легли спать в какой-то конюшне. А утром рано нас разбудили и погрузили в машины. Погрузили нас в вагоны, как шакалы, и вывезли.

Привезли на вокзал. Ничего у нас не было – как говорится, гол как сокол, все сгорело. Что на нас было – так и привезли. Сестра начала плакать, попросила съездить в Бахчисарай, к знакомым за продуктами. Милиционер нас пожалел, видел, что мы почти голые сидим. Она съездила на квартиру, где мы жили, – там уже никого не было: их тоже вывезли. Сестра нашла какие-то вещи, постель, что-то из продуктов. Спасибо этому милиционеру, он с ней съездил.

А потом погрузили нас в этот вагон, вышвырнули нас, как собак из Крыма. Я помню, как ехали в вагоне. Кушать нечего, воды нет, дети кричат. Как мы страдали, мамы не было с нами. Маму забрали из Симферополя, а нас из села. Брат на то время был в Германии – его забрали в трудармию. Отца тоже забрали в трудармию. Они потом нас искали. Приехали в Узбекистан – кушать нечего, одежды нет. Местные на нас смотрели как на зверей, будто мы предатели.

Я ослабла. Помню, сестра держит меня на руках как малого ребенка, плачет: не умирай, сестричка, с ложечки кормила меня. Тогда многие болели. Рядом в землянке умер мамин брат.

А людей как хоронили? Кто будет могилы копать, каждый лежит, болеет, – малярия. Никакой медицинской помощи. Людей мертвых собаки вытаскивали, грызли тела…

Мать нашла нас через полгода. Она ездила по разным селениям, искала нас, не знала, куда именно мы попали. Ночевала у добрых людей. Целыми днями ходила – искала нас. Через полгода мамочка, когда зашла, молодая еще, увидела нас в рваных платьишках, в рваных тапочках, – нашла нас! Стали мы вместе жить. Утром тех, кто на ногах держался, гнали на работу, собирали зерно. Какие колоски оставались, мама камушками колотила, варила баланду.

Через год нас папа нашел. Потом брат. Брат попал в Узбекистан, увидел, где мы жили – какой-то сарай, воды нет, малярия, сказал: лучше б я остался в Германии, работал и вам бы помогал.

25 лет мы в Узбекистане жили. Я вышла замуж. Детей родила. Работали, начали нормально жить. Выехали из Узбекистана с мужем и четырьмя детьми, младшему ребенку было 6 лет, старший – в десятый класс ходил. С братом вместе уехали. Верили, что указ вышел, что можно вернуться в Крым. А люди нам говорили: зачем вы едите? Но мы выехали, в семидесятом году поехали в Крым. Нас туда не пустили. Купили здесь домик, в Партизанах.

Шестеро внуков, десятеро правнуков в Крыму живут. Каждый год ездила, проведывала. А теперь как? Видите, как я хожу – не могу ехать. Четыре года внуков не вижу. Ослепла, оглохла от переживаний. Я хочу, чтобы дорогу открыли, поезда ездили в Крым, чтобы меня родственники могли проведать. До чего обидно: детства не было, а теперь старости нет.

Мне нужна помощь, я совсем одна осталась.

Я что прошу – чтобы умереть в Крыму. Чтоб мне дали какую-нибудь возможность, чтоб я пожила свое последнее время в Крыму.