«Если не будем рыпаться, нас уничтожат»

68-летняя волонтер штаба Навального в Смоленске Татьяна Пришанова рассказала Радио Свобода, что в окно ее квартиры стреляли. Пенсионерка считает, что так ей мстят за поддержку кампании Алексея Навального. Пришанова выходит на все митинги штаба, агитирует за бойкот президентских выборов и поддерживает активистов на судебных заседаниях. Накануне выстрела пенсионерка фотографировала листовки Навального, приклеенные на здание Центра “Э”, и выкладывала их в оппозиционные паблики.

– Вечером седьмого марта я была одна в своей квартире, – рассказывает Татьяна Степановна. – Сидела в комнате и услышала звук, как будто петарды взрывают или банки с консервацией лопаются. Утром, когда отодвинула занавеску на окне, увидела, что его прострелили. Я живу на пятом этаже: камень не докинуть. Сосульки тоже не могли упасть, потому что они свисают ниже моего окна, на водостоке. Я уверена, что стреляли из пневматики или пейнтбольного ружья. Я написала об этом в различных группах в социальных сетях, поднялся шум. И девятого марта мне снова выстрелили в окно.

​– Кто это сделал, как вы думаете?

– По моему мнению, мне подобным образом мстят за оппозиционную деятельность. Я думаю, что это такой "лайк" от местного Центра “Э”. Сотрудники этой организации, видимо, расстроились из-за того, что я накануне выложила в интернет фотографии листовок штаба Навального, наклеенных на здание Центра по борьбе с экстремизмом. Он находится рядом с моим домом, по счастливой для них случайности. У нас с Центром “Э” уже давно сложные отношения. Два выстрела в окно – это объявление войны.

– Зачем вы выложили в интернет фотографии с листовками?

​– У меня серьезные претензии к сотрудникам Центра "Э". Они преследуют волонтеров Навального и других оппозиционеров. Я постоянно пишу в различных пабликах, что я думаю о Центре “Э” и ФСБ. Особенно после того, как я узнала о пытках пензенских антифашистов.

Майору смоленского Центра Э” Сергею Николаеву я неоднократно говорила, как я оцениваю его деятельность. Я его спрашиваю: “Я, конечно, понимаю, что вас заставляют. Но зачем вы стараетесь быть первым учеником?” Он в ответ берет 51-ю статью Конституции РФ, потому что знает: все, что он мне скажет, будет написано в интернете. Я его предупредила, что у меня, конечно, склероз, но все, что не надо, я помню хорошо.

​– Где вы с сотрудниками Центра “Э” пересекаетесь?

​– На судебных заседаниях обычно. Я поддерживаю почти все оппозиционные акции в Смоленске и знаю, как действует Центр “Э”, на своем примере. Перед “революцией 5 ноября” я разместила в социальной сети призыв выйти на площадь города. Накануне мне позвонили из прокуратуры и сказали, что к ним поступило заявление из ФСБ, что я собираюсь участвовать в незаконной акции. Зампрокурора пригласил прийти на беседу. Я ответила: “Стара я к вам ходить”. Тогда пообещали доставить силой. Я не открывала дверь на стук, перестала отвечать на звонки с незнакомых номеров. Пятого ноября я и еще один пенсионер вышли на акцию. Я держала в руках плакат, призывающий остановить вырубку Соловьиной рощи (парк в Смоленске). К нам подошли полицейские и сказали, чтобы я прошла с ними. Я ответила, что устала и никуда не пойду. Достала поролоновый коврик и села на него. Я беру коврик с собой на акции, потому что по состоянию здоровья не могу долго стоять на одном месте. Тогда полицейские подняли и потащили меня в машину. В участке я ничего не стала подписывать, потому что была без очков. У меня началась тахикардия, поднялось давление. Я потребовала вызвать скорую помощь. Врачи быстро приехали, сняли кардиограмму и увезли в больницу. Через несколько дней мне позвонил участковый и сказал, что я должна прийти и подписать протокол. Я ответила, что плохо себя чувствую. Тогда полицейский сказал, что придет и посмотрит своими глазами, как я себя чувствую. Я полиции дверь не открываю. Обвиняли меня по статье 20.2 "Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования". Они пытались провести заседание суда без меня, но судья отказался. И полицейские, в конце концов, меня поймали около подъезда.

Долго, видимо, ждали, потому что я старалась редко выходить из дома. Повезли сразу в суд. Прочитать дело мне не дали, я даже ходатайства не могла заявить. И вынесли решение, что виновна. И что я, оказывается, идеолог антиправительственной организации “Артподготовка”. Судья меня спросила перед вынесением приговора о размере моей пенсии. Я ответила, что десять тысяч восемьсот рублей. Затем судья выписала мне штраф двадцать тысяч. Оплатить его надо было в короткий срок. В суде меня из-за большого штрафа все жалели, даже приставы. Но я обратилась к юристу штаба Навального, и штраф мне уменьшили в два раза.

– Сотрудники Центра “Э” вас когда-либо запугивали?

​– Меня бесполезно запугивать. Майор Николаев разговаривает со мной очень вежливо и строго по методичке. Его помощник как-то пытался меня воспитывать. Говорил, что Навальный очень богатый человек, мол, у него большое состояние за границей. Сотрудник Центра “Э” рассказывал, что координаторы Навального работают на ФСБ и получают зарплату, а дураки, такие как я, подставляют себя под штрафы. Я ответила, что мне, старушке, жить мало осталось. Но мне не все равно, какую Россию я оставлю своим детям и внукам. На это они руками развели. Я у Центра “Э” – кость в горле. Уволить меня нельзя, из школы или вуза выгнать невозможно. В этом плюсы моего возраста. Пытать, как пензенских антифашистов, не получится, потому что я сразу умру. У меня больное сердце, проблемы с сосудами и хрупкие кости. Меня можно только убить.

Но смерть неизбежна. Умерли мои родители, мои одноклассники и одногруппники. Какие основания думать, что я буду жить вечно? Мне очень хочется, чтобы молодежь перестала бояться. Нас ведь больше, чем их. Во время суда над координатором штаба Навального в Смоленске Андреем Волобуевым я плюхнулась рядом с майором и громко спрашивала его, ну почему он так старается, можно же работать с меньшим энтузиазмом. Он молчал и смотрел в свой телефон. Еще я говорила майору, что я его люблю, как внуков. Внуков же не выбирают, их принимают такими, какие они есть, даже если они хулиганы.

– В смысле вы его любите?

– Противников надо любить, потому что в ком больше любви, тот и победит.

– Вы его такими разговорами перевоспитать пытаетесь?

​– Нет, конечно! Представление я это в суде устроила, чтобы показать ребятам, что не надо бояться. Я говорю майору, что хочу, а он лишь ненадолго может выйти покурить. Ребята слушали нас и хихикали. На тревожные ситуации лучше реагировать смехом, а не страхом. Смех обезоруживает врага. Я, когда увидела, что мне первый раз окно разбили, рассмеялась: вот как поздравили меня местные силовики с 8 марта.

– А в интернете, где вы постоянно комментируете общественно-политические события, вам угрожали?

​– Пишут какие-то неприятные вещи, но я на них внимание не обращаю, вношу в черный список. Кто-то написал однажды: “Бабка решила остаток жизни провести с огоньком”. Меня забавляют такие комментарии.

– Почему вы поддерживаете Навального?

​– Вячеслав Мальцев сказал, что надо поддержать Лешу. Вот мы и пришли летом в штаб и спросили, чем мы можем помочь. Я уважаю Навального за то, что он создал такую сеть штабов. Я поддерживаю основные принципы его деятельности. Как человек Навальный мне не очень нравится, даже раздражает, но это неважно. Я приходила на все митинги и прогулки штаба Навального. Особенно мне запомнился митинг 26 марта. Я там встретила знакомых, соседей. Мы увидели друг друга и поняли, что нас, несогласных, много даже в небольшом Смоленске.

​– Что вас не устраивает в сегодняшней власти? Почему вы против Путина?

– Моих соратников задерживают, судят, запугивают, пытают. А еще пенсия у меня 11 200 рублей, а коммуналка – четыре тысячи. Это я еще не плачу за капитальный ремонт. Моя соседка 72 лет пыталась жить на пенсию, она обнищала до крайней степени. И вышла на работу. Работает из последних сил, пока здоровье позволяет. Я тоже подрабатывала, писала статьи о цветоводстве и огородничестве в журналы. Раньше пыталась писать в разные издания рассказы о любви. Но многие думают, что они понимают в любви, поэтому на этом поприще большая конкуренция. А в сельскохозяйственной теме знатоков почти нет.

– Дети вас поддерживают в оппозиционной деятельности?

​– Я им не говорила, что занимаюсь политикой. У детей своих проблем много, плюс маленькие внуки. Дети узнали случайно, кто-то им рассказал, что я вся такая активная. Дети сильно ругали меня, просили прекратить заниматься политикой. Но я не могу прекратить. Если мы не будем рыпаться, то нас всех уничтожат. Время от времени разные люди говорят мне спасибо за то, что я пытаюсь власть поставить на место. Эти люди очень недовольны тем, что происходит в стране. Но они так боятся, что не могут даже комментарий критического характера в интернете оставить. А мне бояться нечего. Из страны меня не выдавишь. Да и не могу я свою страну оставить на растерзание этой банде. Они и так все растерзали и ограбили.​

– Если так много несогласных, почему тогда у Путина высокий рейтинг?

– Люди очень тщеславные, горделивые. Не могут признать, что их оставили в дураках. Даже серьезно пострадавшие от власти не могут сказать себе, что лоханулись, а ищут виноватых вовне. Им проще обвинить в своих бедах внешних врагов, например, евреев, вместо того чтобы признать, что раз ты молчал, когда к власти пришли эти люди, то ты и несешь ответственность.

– Что вы думаете о пенсионерах из отрядов Путина, которые громят штабы Навального?

– Думаю, что они искренне верят в то, что делают. Зомбоящика насмотрелись​. Я телевизор не включаю. Соседка говорила мне: как ты можешь жить в нашей стране и не восхищаться Шойгу и Путиным? А я советовала меньше смотреть телевизор, потому что это очень вредно для здоровья.​ Информацию я нахожу в интернете. Я политикой заинтересовалась, после того как у меня появился компьютер и высокоскоростной интернет.

Знаете, я при Сталине родилась. Тогда люди рот боялись открыть. Даже после XX съезда коммунистической партии, где осудили культ личности Сталина. И при Хрущеве все боялись, потому что опасались, что репрессии могут вернуться. Я помню, как при мне говорили, что кого-то из знакомых в психушку отправили, потому что он много болтал, другого за политический анекдот посадили. Когда случилась перестройка и гласность, вроде стало можно говорить, что думаешь. Но мама постоянно предостерегала меня, лучше молчи, потому что неизвестно, как еще все обернется. Вот и вернулось через столько лет.