«Меня нашли повешенным»

Блогер и путешественник Александр Лапшин провел 9 месяцев в тюрьмах Беларуси и Азербайджана из-за того, что посетил самопровозглашенную Нагорно-Карабахскую республику, а затем въехал в Азербайджан (несмотря на то что азербайджанские власти внесли его в "черный список" лиц, которым запрещен въезд в страну). Лапшин, который является гражданином сразу трех государств – Израиля, России и Украины, был задержан в Минске в декабре 2016 года, выдан Азербайджану, провел почти 7 месяцев в одиночной камере бакинского СИЗО и был приговорен судом к трем годам лишения свободы. В середине сентября 2017-го президент Азербайджана Ильхам Алиев помиловал его своим указом, после чего Лапшин смог улететь из Баку в Тель-Авив.

За счет вовлеченности сразу нескольких государств в эту историю и популярности самого Лапшина она получила большой резонанс и подняла сразу несколько вопросов – например, о тесных связях белорусского и азербайджанского правящих режимов, об условиях содержания заключенных в белорусских и азербайджанских тюрьмах и, конечно, о безопасности путешествий в непризнанные мировым сообществом государства и республики.

В интервью Радио Свобода Александр Лапшин рассказывает о своем удивительном и порой страшном приключении – в том числе об интересных сокамерниках, с которыми ему довелось познакомиться в белорусской тюрьме, о бизнес-джете дочери Ильхама Алиева, на котором его доставили из Минска в Баку, и о том, как незадолго до помилования его пытались убить в бакинском следственном изоляторе.​

– Сколько дней вы провели в общей сложности в тюрьмах, начиная с момента вашего задержания в Минске и заканчивая освобождением?

– Ровно 9 месяцев, начиная с 15 декабря 2015 года по 14 сентября 2017-го.

– Что вы думали в самом начале этой истории? Что это недоразумение, что вас немного подержат в кутузке и отпустят? Или с самого начала было ясно, что дело серьезное?

– Вы знаете, с самого начала, когда в минской гостинице в 12 ночи ко мне пришел наряд милиции и тут же заявил, что меня разыскивает Генпрокуратура Азербайджана, мне это показалось полнейшим абсурдом. Я сказал об этом милиционерам, и они ответили, что, да, им самим это кажется странным, и скорее всего, сейчас мы приедем в отделение, разберемся и они меня отвезут назад в гостиницу. Они меня повезли, а я даже вещи свои в самом начале оставил в гостинице. Мы поехали в отделение, там сказали, что меня будут арестовывать, и надо все эти вещи, которые у меня остались в номере, забрать, потому что они будут использованы как вещдоки для передачи в Азербайджан.

Далее меня держали двое суток в так называемом "обезьяннике" Первомайского РОВД Минска, не давали контактировать ни с кем. Адвокат, нанятый моей семьей, почти целый день пытался ко мне пробиться, ему находили разные отговорки, почему его не могут допустить на встречу со мной, а мне, в свою очередь, говорили, что никто не обращается, семья мне не звонит, "вот поедешь в СИЗО, там разберемся, поэтому сиди тихо". Вели себя достаточно по-хамски. На второй день пребывания в отделении милиции пришел факс из Азербайджанской генпрокуратуры, где описывалось, что я опасный преступник, что я незаконно пересек границу, посетил оккупированный Карабах, что я покушался чуть ли не на институты власти Азербайджана, поэтому меня нужно задержать.

После этого меня привезли в СИЗО, и мне стало понятно, что это так быстро и легко не закончится. В числе прочих я общался с заместителем генпрокурора Первомайского района Минска по фамилии Кобяк, и он мне сказал прямым текстом, что это разнарядка лично от президента Лукашенко и, к сожалению, он не сможет меня отпустить ни под залог, ни условно, никак, и вопрос будет решаться на высшем уровне.

​– Сколько времени из этих 9 месяцев вы провели в белорусском СИЗО?

– С 15 декабря 2016-го до 7 февраля 2017-го, то есть чуть меньше двух месяцев.

– Чем вам запомнились белорусская тюрьма, в которой вы сидели в ожидании экстрадиции в Азербайджан, какие там были условия содержания, с кем вы там общались?

– В СИЗО меня изначально поместили в "элитную" камеру, если это можно так назвать. Камера номер 22 минского СИЗО – в ней держат политзаключенных, бизнесменов и сотрудников органов внутренних дел Беларуси. Никаких уголовников у нас в камере не было. Я больше всего опасался, что я окажусь в камере, где будут настоящие бандиты, и тогда можно ждать всякого. Нет, здесь было 24 человека, из которых, как мы потом уже шутили, 23 были с высшим образованием.

Там были олигархи местного масштаба, например крупнейшие застройщики Беларуси, были люди из руководства "Белаза", был генерал милиции, был полковник, и были еще люди, которые проходили по "делу ошмянских таможенников": там речь шла о некой коррупционной схеме на границе с Литвой, в связи с чем было арестовано около 30 человек, и все они находились в минском СИЗО. Плюс было пятеро иностранцев, включая меня. Например, японский художник-карикатурист (Даичи Йошида. – Прим. РС), который находился в тюрьме из-за того, что он купил в Европе сувенирный пистолет. Его задержали во время пересадки в аэропорту Минска, и к тому времени уже полгода шла проверка следственных органов, является ли пистолет настоящим или он является сувенирным. Был парень из Нигерии, который занимался интернет-мошенничеством, и был бразилец, который был арестован за убийство. Собственно, это был единственный убийца в нашей камере, и при этом он был интеллигентный человек, там была своя любовная история. Был сириец, который сидел за то, что перегонял из Прибалтики в Беларусь и в Россию автомобили, числившиеся в угоне. Условия были плохие, камера переполнена. Как потом выяснилось, мне было грех жаловаться, потому что в других камерах на каждую кровать приходилось в среднем по три человека, то есть спали по очереди. У нас был, можно сказать, приличный туалет, потому что он закрывался дверью, в других камерах дверей попросту нет.

Кормили отвратительно: утром – каша, в обед – баланда из капусты, в лучшем случае с картошкой, вечером – картофельное пюре. За два месяца моего пребывания там пять раз, может быть, нам давали подобие мяса – это такая колбаса, наподобие старой советской, "Останкинской", мелко-мелко нарезанная, буквально пять-шесть малюсеньких ее кубиков, которые плавали либо в супе, либо в пюре. Раз в неделю нас пускали в душ. 24 человека получали в среднем 20–25 минут на то, чтобы помыться. Причем душей было ровно четыре: представьте себе, что всем надо помыться за эти 20 минут, постирать белье, и через 20–25 минут быть готовыми уже возвращаться в камеру. Если не будешь готов возвращаться в камеру, тебя просто переведут в карцер.

Днем, по идее, не разрешалось спать или лежать на кровати, в глазок периодически смотрела охрана. Но я могу сказать, что там все крайне коррумпировано, и насколько я понимаю, сотрудники милиции получали взятки – на уровне, например, руководства СИЗО, заместителя руководителя СИЗО. За эти взятки можно было принести телевизор, за взятки можно было получать что-то дополнительно в передачах. Там, например, были ограничения – 30 килограммов в месяц, и все, не больше, но многим удавалось проносить и 50, и 100 килограммов, и проносить вещи, которые запрещены, например, некоторые виды лекарств, которые отдельные люди использовали как допинг, как наркотик. Некоторые люди, которые находились в камере, особенно люди состоятельные, они находились там много месяцев, и впоследствии вместо того, чтобы их осудить, их выпускали, но при условии, что они уступали часть своего бизнеса неким государственным чиновникам. Выражаясь простым языком, это было просто отжимание бизнеса.

– Как вас вывозили из Минска?

– Это произошло достаточно неожиданно, хотя и предсказуемо. Это было 7 февраля 2017-го. Утром состоялось заседание Верховного суда Беларуси, на котором не присутствовал ни я, ни мой адвокат, потому что по закону Беларуси в Верховном суде защита и обвиняемый присутствовать не имеют права. Примерно в 12 часов дня мне принесли уже готовое решение Верховного суда Беларуси, а еще через два часа меня уже повезли в аэропорт, где меня ждал азербайджанский самолет. Получается, что самолет вылетел за мной из Баку в Минск еще до того, как было вынесено решение Верховного суда Беларуси. И уже постфактум сочувствовавшие мне сотрудники белорусского суда сказали, что секретариат суда еще накануне вечером общался с азербайджанской стороной и объяснил: "Завтра будет решение суда в вашу пользу, готовьте самолет, все будет хорошо". То есть все было заранее ясно и определено.

– За вами послали целый самолет? Не много ли чести для обычного блогера?

– Более того, это был не просто самолет, а это был правительственный самолет, на котором супруга президента Алиева Мехрибан и ее дочь летают, например, за какими-то покупками, на какие-то мероприятия в Европу, в Милан, в Лондон. Когда я зашел в самолет, там был очень сильный запах дорогого женского парфюма. Как я узнал от людей, которые сочувствовали моей ситуации и работают в аэропорту Минска, этот самолет прилетал туда в третий раз. В первый раз он прилетел то ли 17, то ли 18 января. Это те даты, когда Генпрокуратура Беларуси как раз вынесла решение о том, что я буду экстрадирован в Азербайджан, и из Азербайджана тут же прислали самолет. Но самолет слетал зря, потому что моя защита тут же обжаловала это решение в Минском городском суде. Второй раз самолет гоняли, насколько я помню, 26 января, это было решение Минского городского суда о том, что выдача все-таки состоится. Но моя защита обжаловала это решение в Верховном суде Беларуси, и самолет опять улетел пустым в Баку. И только на третий раз они меня забрали. Зачем они ради какого-то малоизвестного блогера устроили все это шоу? Я думаю, это, скорее, было рассчитано на внутреннюю аудиторию, на азербайджанских граждан, которые, видимо, ожидали каких-то шагов от государства в отношении Карабаха. Затянувшаяся там война и потеря ими территорий – наверное, они хотели в какой-то мере это компенсировать. Как это сказалось на имидже Азербайджана в мире? На мой взгляд, они однозначно очень сильно проиграли. Кроме того, они не ожидали, что будет достаточно резкая реакция Российской Федерации, за что я, собственно, России очень благодарен. Они не ожидали, что против Азербайджана выступят крупнейшие правозащитные организации в Европе и в Америке. И наверное, недооценили то, что Беларусь по вине Азербайджана влезла в историю, которая совершенно им не нужна, и Алиеву, я думаю, пришлось сделать предложение Лукашенко, от которого тот не смог отказаться. Иначе все сложилось бы совсем плохо. Там речь шла о кредитах, о газовых и нефтяных контрактах и так далее.

– Вас привезли в Баку. Что с вами происходило в азербайджанской тюрьме? В каких условиях вы ждали суда? Оказывалось ли на вас какое-то давление, моральное или физическое?

– Сразу же, когда меня доставили в Баку, меня погрузили в бронированный джип и с конвоем не менее чем из десяти полицейских автомобилей меня везли через весь город. Было видно, что улицы были перекрыты, и там, где мы ехали, не было ни одной машины. То есть полиция заблокировала все, чтобы провезти меня с президентскими почестями. Есть, кстати, еще одна интересная деталь, опять же об этом я узнал постфактум, и опять же от сочувствующих мне людей. Когда меня привезли, а привезли меня, насколько я помню, в терминал внутренних рейсов по Азербайджану, всех людей, которые ожидали вылета в азербайджанские города, выгнали из терминала, все оцепили полицией и ждали прилета моего самолета.

Потом меня привезли в бакинский следственный изолятор, который еще называется "Кюрдаханы" (по названию поселка, в котором он расположен. – Прим. РС), обыскали, отвели в камеру. Это была одиночная камера размером примерно 3 на 3 метра, и в этой камере я провел практически полгода. Это было нарушение всех норм международного права по поводу содержания арестованных и заключенных, поскольку свыше 17 дней они в принципе не имели права держать меня там одного, но они это делали. И это рассматривается, в общем-то, как своего рода пытка. По поводу давления, которое на меня оказывалось, это однозначно. Прежде всего, первые две недели они не допускали ко мне адвоката, нанятого моей семьей. Вместо этого уже утром следующего дня приехали следователи Генпрокуратуры Азербайджана с государственным защитником, который вместе со следователями объяснял мне, что мне следует признаться в сотрудничестве со спецслужбами Армении и России, и тогда, возможно, моя участь будет как-то решена положительно, потому что никто не хочет этот процесс затягивать. Они не допускали ко мне Красный Крест, который практически месяц не мог ко мне попасть. И опять же, как выяснилось позднее, еще до моего прибытия туда МИД России и МИД Израиля обращались к Азербайджану с просьбой сразу же предоставить возможность встречи со мной, и Азербайджан тоже примерно две недели с этим затягивал.

– Что происходило в самой тюрьме?

– Вы знаете, у меня было ощущение, что сотрудники тюрьмы, то есть рядовые сотрудники, даже вплоть до руководства следственного изолятора, попросту боялись, как бы чего там со мной не случилось. По всей видимости, у них была разнарядка лично от президента Алиева любой ценой сделать так, чтобы я дожил до суда, и это были не пустые слова. Потому что, скажем так, настрой азербайджанцев в отношении меня был очень негативный, и он остается негативным. В мой адрес поступали угрозы, люди в Баку выходили на демонстрации, а в самой тюрьме достаточно часто, когда меня куда-нибудь конвоировали, например, везли в суд или вели на встречу со следователем, каким-то образом мимо меня проводили других заключенных. Они меня знали в лицо, потому что каждый день мое лицо показывали по всем азербайджанским телеканалам, и выкрикивали угрозы: "Аллах Акбар! Перережем тебе горло! Еврейская морда!" – и так далее. Несколько раз, когда я утром просыпался в камере, я обнаруживал на полу перед дверью записки, написанные человеком, который, наверное, плохо знает русский язык, в них корявыми буквами было написано: "Лапшин, ты сдохнешь!", "Лапшин, мы тебе в причинное место вставим бутылку. Где ты живешь, мы тебя найдем!", "Мы твою семью найдем! Мы твоих родителей найдем!". Поскольку простой заключенный свободно не гуляет по тюрьме, я предполагаю, что это подбрасывали по указанию сверху сами ее сотрудники. Я несколько раз обращался с жалобами в Генпрокуратуру Азербайджана, на имя заместителя генпрокурора Рустама Усубова, который лично курировал мое дело, и он даже присылал письменные ответы, что "проведенной проверкой установлено, что мне ничего не подбрасывалось, угрозы не поступали".

​– Расскажите, как проходило следствие по вашему делу в Азербайджане?

– Мое отношение к этому двоякое. С одной стороны, мною занимались лучшие следователи Азербайджана, полковники юстиции Талыбов, Насыбов, заместитель генпрокурора Усубов. Это действительно "тигры" азербайджанской Генпрокуратуры, которые вели самые сложные дела, в частности дело генерала [Арифа] Чавдарова, который был размещен в камере по соседству от меня. С самого начала было видно, что эти люди понимают, что, в общем-то, я обычный блогер, никакого отношения не имеющий к спецслужбам, и все это просто шоу для внутреннего потребления, причем для потребления людьми, прямо скажем, не самыми интеллигентными. Потому что интеллигентные люди, даже в Азербайджане, прекрасно понимали, что это большая ошибка, и все это ничего не стоит. Следователи мне говорили с самого начала: "Мы сами люди подневольные, у нас есть определенные команды сверху, мы должны что-то выяснить, доказать, а потом твоя судьба будет решаться на высшем уровне". Естественно, оказывали давление, но достаточно мягко, тем не менее, продолжали давить на то, что "у нас есть неопровержимые доказательства, что ты сотрудничаешь с ФСБ России". Причем что интересно, они даже больше обвиняли меня в работе на Россию, чем на Армению. Они обращались в восемь стран мира, это те страны, которые я посетил до прибытия в Беларусь: Турция, Иран, Израиль, Молдова, Украина, Россия и Литва. От всех этих стран они ожидали некую информацию по моему вопросу. Когда следствие уже было уже закончено, шла подготовка к началу судебного процесса, по закону я имел право ознакомиться с материалами дела. Мы вместе с адвокатом сидели и все это смотрели. Иран, Израиль и Турция весьма холодно отнеслись к азербайджанским запросам, а вот Украина, Беларусь и Грузия предоставили им абсолютно все, в особенности Грузия: и информацию о моих квартирах в Батуми, когда я их купил, за сколько купил, через какой банк переводил деньги; и о моих номерах телефона грузинского оператора GeoCell, со всем перечислением звонков буквально за три года – кому я звонил, кто звонил мне. Там было абсолютно все! Больше всего рвения проявила Грузия, на втором месте, наверное, я бы сказал, Украина. Естественно, ничего эдакого они не нашли и найти не могли. И еще я бы добавил такую вещь. В то время, когда я находился еще в Минске, до экстрадиции, с моего компьютера белорусские спецслужбы, поскольку мой компьютер и мой мобильный телефон находились в руках белорусов, примерно раз 15 пытались взломать мои почтовые ящики, мои аккаунты в Фейсбуке, в Твиттере, в ЖЖ и так далее. К счастью, сразу же после того, как я был задержан, моя семья предприняла все усилия для того, чтобы не позволить им каким-то образом использовать мои аккаунты для незаконных действий, например, кому-то что-то писать от моего имени. Кстати, такие попытки были. Например, что касается ЖЖ, то в какой-то момент в то время, когда я был в тюрьме, кто-то начал писать с моего аккаунта угрозы в адрес семьи Ильхама Алиева. Я так предполагаю, что это делали сами же азербайджанские спецслужбы, чтобы впоследствии меня обвинить в том, что это делал я. Но впоследствии все это было заблокировано. Мы нашли хороших программистов в Израиле, которые зафиксировали, с каких IP заходили – в основном это Беларусь и Азербайджан. Нашлись люди, которые буквально указали, кто этим занимался, это белорусская служба "К9", которая занимается подобными вещами. Белорусские оппозиционеры из Лондона мне даже писали, кто конкретно этим занимался в Беларуси. Но я бы не хотел называть сейчас эти имена, поскольку у меня нет каких-либо прямых доказательств.

– Как проходил суд и какие обвинения вам были на нем предъявлены?

– Изначально они меня обвиняли в двух вещах. Первое – это незаконное пересечение границы. Речь шла о том, что в 2011 и в 2012 годах я посетил Нагорный Карабах со стороны Армении. Собственно, иначе туда заехать, кроме как со стороны Армении, невозможно, потому что со стороны Азербайджана там линия фронта и граница закрыта. Второе обвинение было – это 281-я статья Уголовного кодекса Азербайджана "Призывы к нарушению территориальной целостности Азербайджанской республики". Так они расценили мои статьи в блоге о посещении Нагорного Карабаха, в которых я писал, например: "Мы пересекли границу Армении и въехали в так называемую Нагорно-Карабахскую республику" – вот за эти слова они решили, что я призываю к чьей-то там независимости. Это было настолько высосано из пальца, что с этим обвинением не согласился даже сам азербайджанский суд, который, естественно, абсолютно не является независимым, а выполняет команды, которые приходят сверху. Даже сверху, видимо, поняли, что оставить обвинение в каких-либо призывах – это не лезет ни в какие рамки, и впоследствии моей защитой это будет обжаловано в Европейском суде по правам человека в Страсбурге. Это обвинение было снято.

Помимо этого они пытались обвинить меня во въезде в Азербайджан по поддельным документам. Они это не заявили официально, но пытались как-то это сделать. Речь шла о том, что в июне 2016 года я получил приглашение от организаторов автогонок "Формулы-1" – приехать в Баку и быть одним из журналистов. Я был одним из сотен блогеров и журналистов, приглашенных самим же Азербайджаном, организаторами этого мероприятия для освещения гонок в Баку. Скорее всего, организаторы не знали, что я в черном списке. Еще больший абсурд ситуации заключается в том, что, скорее всего, они не знали, что я не просто в черном списке, а еще и объявлен в международный розыск. Тем не менее, я посетил Баку, используя украинский паспорт, где мое имя записано не как "Александр", а как "Олександр". На мой взгляд, азербайджанские спецслужбы работали очень непрофессионально. Привезя меня в Баку, они все еще полагали, что я использовал поддельный украинский паспорт. Они даже не обратились к властям Украины, чтобы удостовериться, является ли он поддельным. Это уже моя семья обратилась в Генеральное консульство Украины в Баку и попросила генконсула Богдана Сергейчука меня навестить в следственном изоляторе. Тот меня навестил и тем самым подтвердил, что я имею абсолютно законное гражданство Украины и ни о каком поддельном паспорте речи не идет.

– Что произошло с вами в тюрьме за ночь до того, как вас помиловали?

– Еще до этой даты, 11 сентября, я встречался с представителями посольств России и Израиля, которые меня навещали в СИЗО. Навещали, кстати, достаточно часто, не реже чем раз в месяц. Суммарно получается, Россия, Израиль и Украина – хотя бы три раза в месяц у меня с кем-то были встречи. Шел разговор с представителями российского посольства о моей возможной экстрадиции в Россию после вступления в законную силу решения суда, такие же переговоры шли с Израилем. Вопрос был в том, кто меня первый заберет и в какой стране быстрее сработает соответствующая бюрократия. Буквально до последнего времени ни я, ни моя семья не могли с уверенностью сказать, кто же меня в итоге заберет и когда заберут. Но в целом, насколько я помню из общения с дипломатами, все это должно было решиться в первой половине сентября. Предполагалось, что меня забирают на экстрадицию с азербайджанским приговором, я напомню, там речь шла о трех годах лишения свободы. И по инсайдерской информации, которая на тот момент уже была в моем распоряжении, и в России, и в Израиле никто не собирался меня реально сажать в тюрьму по азербайджанскому приговору. Либо вопрос должен был быть решен так, что азербайджанский приговор будет признан "не соответствующим нормам законодательства" либо России, либо Израиля, либо срок будет превращен в условный. Насчет этого я абсолютно не переживал, я знал, что все будет нормально. И у меня такое ощущение, что примерно в это же время о том, что со мной все будет нормально после экстрадиции, узнали те силы в Азербайджане, которые были заинтересованы в дискредитации режима Алиева. Там, как известно, идет очень серьезная клановая борьба, и есть силы, которые всячески хотят властвующий сейчас клан каким-то образом отодвинуть от нефтегазовой раздачи. В их интересах, на мой взгляд, было не допустить моего отъезда из Азербайджана, а желательно было убить меня физически, чтобы выставить Азербайджан и лично Алиева в невыгодном свете. Это мои предположения, и, наверное, в точности мы не узнаем никогда, что там было на самом деле.

Произошло следующее. Примерно часов в 12 ночи, я уже буквально засыпал, я услышал скрип двери (спал головой в сторону входной двери в камеру). Быстро распахнулась дверь, забежали люди, у них были закрыты лица, у них были такие же маски, как у спецназовцев, которые меня доставили в Баку. Они моментально налетели, профессионально, один запрыгнул на меня сверху, коленями на ребра, пальцы ткнул в горло, еще то ли два, то ли три человека держали ноги и руки, и больше я не помню ничего. Проснулся я в реанимации бакинского госпиталя через двое суток, и врачи мне рассказали, что меня нашли повешенным в туалете в моей камере. Но сами же азербайджанские врачи, что интересно, сказали, что характер моих травм указывает на то, что меня душили, потому что если бы я повесился, травмы были бы немножко другие. Но это они мне сказали шепотом. Впоследствии, когда я прибыл в Израиль, буквально в тот же день, когда меня доставили в тель-авивский аэропорт Бен Гурион, меня повезли в госпиталь, и уже израильские врачи сделали такой же вывод – что это было физическое насилие и необходимо провести проверки, оформив в израильской полиции документы о нападении.

– Когда вы были еще в Минске, СМИ сообщали о вашем письме с извинениями Ильхаму Алиеву. Вы извинялись перед ним тогда или впоследствии в какой-либо форме?

– Там действительно было письмо, в котором было написано, что я приношу извинения за резкие высказывания в адрес президента Алиева, но не более того. Я написал, что, наверное, я не должен был, как блогер и журналист, занимать какую-либо сторону в этом конфликте. Но я бы хотел подчеркнуть, что это письмо, которое мне прислали, было написано самими же азербайджанцами и передано мне на подпись. Оно было передано через израильское посольство, но написано оно было азербайджанцами. Честно говоря, я очень не хотел его подписывать, но и моя защита, и дипломаты, и моя семья очень просили меня это сделать. Никаких других писем, помимо этого, я не подписывал, милости у президента не просил, виновным себя не признавал.

– Сейчас в Израиле с точки зрения местных законов вам ничего не угрожает?

– Нет, абсолютно, и не угрожало с самого начала.

– Жалеете ли вы сейчас, после всего, что произошло, что поехали тогда в Нагорный Карабах, а потом решили въехать в Азербайджан, воспользовавшись разницей в написании своей фамилии в разных паспортах? Если вернуться назад, вы бы поступили точно так же или что-то изменили?

– Вне всяких сомнений, если вернуться назад, я бы тоже посетил Нагорный Карабах, и предполагаю, что если у меня возникнет такая необходимость в будущем, я снова туда приеду без всякой оглядки на Азербайджан. Что касается посещения собственно Азербайджана, наверное, это был некоторый экстрим с моей стороны, хотя с учетом того, что они сами же меня пригласили, я это не рассматривал как что-то серьезное. Но, видимо, да, мне стоит быть осторожнее в будущем.

– Собираетесь ли вы когда-нибудь снова приехать в Минск?

– Я полагаю, что вернусь туда сразу же после того, как господин Лукашенко будет смещен с занимаемой должности, но не раньше. Я думаю, сейчас Беларусь для меня не менее опасна, чем Азербайджан.

– Будете ли вы каким-то образом пытаться добиваться наказания людей, которые избивали вас в Азербайджане, задерживали вас в Беларуси?

– Сейчас мы уже на финальной стадии подготовки заявления в Страсбургский суд по правам человека против Азербайджана, и я предполагаю, что сразу после Нового года все будет подано. Возможно даже, подавать жалобу буду я сам, описывая в блоге, как происходит обращение в Европейский суд по правам человека. Что касается Беларуси, она, к сожалению, не признает главенства Страсбургского суда, но Беларусь подчиняется решениям Комиссии ООН по правам человека, куда мы тоже обратились с жалобой и ведем с ними переписку.

– А какие-то слова поддержки из Азербайджана, из Израиля, из России, из Украины вы получали?

– Очень много! Очень много, и из России, и из Украины, и из Израиля. Из Азербайджана – ни разу и никогда, исключая разве что азербайджанских диссидентов и журналистов, которые сами не могут вернуться к себе на родину. Из Армении получал, естественно. Очень много писали, обращались даже люди, не говорящие по-русски, из Чехии, из Австралии, в Штатах, в Канаде... Я им всем очень благодарен! – говорит Александр Лапшин.

Загадочные смерти заключенных – не редкость в азербайджанских СИЗО. В то время, когда в СИЗО в Кюрдаханы сидел Александр Лапшин, там умер Мехман Галандаров, признанный азербайджанскими правозащитниками политическим заключенным. 40-летний Галандаров был активистом и блогером, его имя было включено в обновленный список политзаключенных Азербайджана, опубликованный 1 апреля 2017 года. О его смерти сообщил глава общественного альянса "Азербайджан без политзаключенных" Огтай Гюльалыев. Он узнал о случившемся от родных активиста. По словам Гюльалыева, он совершил самоубийство. В то же время правозащитники, хорошо знающие, как устроен следственный изолятор в Кюрдаханы, утверждают, что в его камерах самостоятельно повеситься попросту невозможно.

Александр Лапшин сейчас залечивает в Израиле последние раны, полученные во время попытки инсценировать его самоубийство. Скоро он собирается возобновить свои путешествия и одновременно с ними хочет включиться в общественную кампанию по защите еще одного путешественника, попавшего в капкан белорусских спецслужб: француза Жолана Вийо арестовали в октябре 2017 года за то, что он пересекал белорусско-украинскую границу с сувенирной пулей в кармане, которую ему подарил знакомый в соседней Польше. Японский художник Даичи Йошида, которого Лапшин упоминает в интервью Радио Свобода, в том же октябре был осужден на 4,5 года колонии строгого режима за попытку провезти через белорусскую границу сувенирный пистолет – суд в итоге посчитал, что его теоретически можно было переделать в боевой, и признал японца виновным в "незаконном перемещении огнестрельного оружия через границу".