«Как в страшном триллере»: борьба россиян, пострадавших от терактов

Полгода назад режиссер-документалист Наталья Кириллова пережила страшное: в нескольких метрах от нее в петербургском метро террорист-смертник привел в действие взрывное устройство. Она получила тяжелую контузию, а подробности трагедии до сих пор снятся ей в мучительных кошмарах. Однако местные чиновники и врачи утверждают, что Наталья получила лишь легкую травму, и отказываются компенсировать ей немалые расходы на реабилитацию. При этом Наталья лишь одна из представителей целой категории пострадавших, которые говорят о том, что вред, нанесенный взрывом в метро их здоровью, недооценен чиновниками от медицины.

Взрыв в вагоне петербургского метро между станциями "Сенная площадь" и "Технологический институт" случился 3 апреля, в результате погибли 16 человек, включая террориста-смертника. В том злополучном вагоне ехала и режиссер-документалист Наталья Кириллова, по счастью для нее, она не стояла, а сидела в самом конце вагона, как потом выяснилось, в семи метрах от смертника. Если в данном случае можно говорить о везении, то ей повезло: она не погибла, руки-ноги оказались целы, но последствия пережитого сказываются на ее здоровье и спустя полгода после случившегося. Это заметно сразу: она заикается, нетвердо ходит, не слышит на одно ухо, а еще страдает ночными паническими атаками и головными болями. Судя по всему, ей еще предстоит долгое лечение и сложнейшая реабилитация – и если поначалу ее за счет города положили в больницу и затем отправили в санаторий, то теперь расходы на восстановление после травм – и физических, и психологических – она вынуждена нести сама. О том, какой ужас перенесла Наталья Кириллова, она помнит в деталях.

– Я сидела на одном из трех сидений у большого стекла, через которое виден другой вагон. Если бы смертник сидел, взрыв, наверное, поразил бы меньше людей, но он встал. И взрывная волна ударила в ближайшее, что было перед ним – в стекло рядом с соседним вагоном. Понятно, что все, кто стоял на 7-метровом отрезке между смертником и этим стеклом – они все легли, все погибли, они нас и закрыли собой. Конечно, во время взрыва все погасло, взрывная волна ударила в это стекло, рядом с которым я сидела – и я была вся в стеклах. Это был ужас. Возле меня стояли парни, они упали на меня, я тоже упала на бок и автоматически схватила ребенка, который был рядом. В первые 15-20 секунд взрыва, страха и темноты все кричали. Как мне потом объяснили, это происходит рефлекторно, а если не происходит, тогда рвутся барабанные перепонки. Те, кто сидел ближе к середине вагона, испугался, упал и не кричал, у тех перепонки действительно оказались разорваны – с одной такой женщиной я переписываюсь в фейсбуке. Все дальнейшее происходило как в страшном триллере. Я в одну секунду поняла, что это теракт – и секунды эти тянулись, как вечность. Вагон несся по туннелю и бился о его стены, а я в это время молилась про себя: "Мужик, ты только не останавливайся", потому что уже видела наверху сполохи огня и понимала, что если мы остановимся, и вагон загорится, то уже никто отсюда живым не выйдет. Когда показались огни платформы, я отключилась, впала в прострацию, а ребенка, которого держала, девочку, говорят, так и не выпустила. Потом очнулась, когда уже по вагону шли два парня и всех толкали – кто жив – вставайте, надо выбираться отсюда. Напротив сидела бабушка, тоже живая, это ее девочку я все время держала. Легко сказать – выбираться, а под ногами-то погибшие – как наступить прямо на тела? Невозможно! Ну, как-то помогли мне выбраться, и бабушке этой, и остальным, кто жив остался.

– Наталья, и какие же травмы – кроме страшной психологической – вы получили в результате?

– Это контузия, так называемая баротравма – у меня половина головы ничего не чувствовала, не слышала, да и сейчас я слышу только левой стороной, а в правой шум и как будто кол стоит. Я не знаю, что они мне там писали – в Мариинской больнице я была в тяжелом состоянии, плохо соображала. Уже потом я выяснила, что мне написали, что у меня легкая травма одного уха, а другое не слышит из-за профессиональной тугоухости – видно, они решили, что я звукорежиссер, но это совсем не так, я не со звуком работаю, я режиссер-документалист. Меня из больницы отвезли в санаторий, а уже потом домой и на судебно-медицинскую экспертизу, вот там только я и увидела, что написано! И они решили: ах, раз профессиональная глухота, значит, легкое повреждение. А женщина на этой экспертизе говорит: что это вы так плохо ходите? И это я еще не заикалась – в меня влили столько лекарств, что я была, как зомби, а когда их действие кончилось, тогда у меня началось заикание и ночные атаки страха. Я попросила, чтобы меня направили к специалистам по контузиям, два месяца пришлось добиваться отправки в клинику МЧС, и вот там они сделали тесты на специальной аппаратуре и определили, что повреждение на самом деле у меня тяжелое – среднего уха. Они сказали: вы что, какая это легкая травма, вам надо взять наши тесты и подать на повторную судмедэкспертизу. Месяц прошел – вот только сегодня я получила подтверждение, что меня туда еще раз возьмут.

Теперь мне позвонили следователи – это они первые решают, направлять человека на судмедэкспертизу или нет. Так вот, они сказали, что я должна поехать в институт имени Мечникова и там снова сделать те же тесты, что и в клинике МЧС, но уже за свои деньги, естественно. Эти тесты рассмотрят на судмедэкспертизе, напишут в Москву, и уж там решат, давать мне компенсацию за травму средней тяжести или не давать. То есть то, что я заикаюсь, что у меня ухо не слышит, это мало кого волнует – пока заплатили мне только за легкую травму. И я в такой ситуации оказалась уже третья. Первый парень, который не согласился с компенсацией за легкую травму, опротестовал это решение в суде и выиграл, второй плюнул и не стал в суд подавать. Когда у меня кончились лекарства, я пришла в 40-ю поликлинику для творческих работников – к неврологу. У меня таблетки кончились, которые мне в Мариинской больнице давали, и я попросила ее выписать мне их и дать направление на обследования – так она стала кричать и бросать мои бумажки. Тогда я расплакалась, нервы-то никакие, увидеть трупы под ногами и оторванные головы – это страшно, это мне по ночам снится. Тогда она позвала заведующую и говорит: вот, она у меня тут требует! Такое отношение к людям с контузией. То есть ты приходишь в метро, получаешь увечье, а потом бегаешь по врачам, которые тебя отпихивают, и по чиновникам, чтобы доказать, что ты это увечье получил. Вот организация "Прерванный полет" всем нам помогала: и деньги собирала, и консультировала, так это сами люди ее создали после авиакатастрофы, чтобы помогать таким же пострадавшим, как они.

Если чиновники не признают, что Наталья Кириллова серьезно пострадала в результате теракта в метро, она готова подать на них в суд.

Взрыв в петербургском метро далеко не первый теракт, происшедший в России, и уже давно ведутся дискуссии о несовершенстве законодательства, регулирующего помощь пострадавшим от терактов. Депутаты петербургского Законодательного собрания предложили два законопроекта, призванные улучшить ситуацию. Оксана Дмитриева от "Партии роста" предложила каждому члену семьи, где есть погибший в результате теракта или чрезвычайной ситуации, единовременно выплачивать по три миллиона – втрое больше, чем предусмотрено действующим законодательством, а также помогать в организации похорон, предоставлять льготы на образование, оплачивать медицинские и юридические услуги. История Натальи Кирилловой Оксану Дмитриеву не удивила:

– Вот поэтому и нужен закон, где все обязательства по медицинской помощи прописаны в виде нормы. Сейчас ничего этого нет – есть только закон о противодействии терроризму, где сказано, что субъекты федерации должны обеспечивать пострадавшим людям психологическую, медицинскую, социальную помощь, содействовать в трудоустройстве, но развития этой нормы нет. В городском социальном кодексе написано о единовременных выплатах по постановлению правительства – и все, но что, кому, как – ничего этого нет. И нужна не только единовременная выплата, а целый комплекс защитных мер. Вот, например, пенсия по потере кормильца у нас ничтожна, существенно меньше пенсии по старости. Так вот, в нашем законе предусмотрена в дополнение к этой пенсии ежемесячная выплата в размере 15 тысяч рублей.

– Оксана Генриховна, как долго разрабатывался этот закон?

– Вообще-то мы начали разрабатывать его почти сразу после теракта, в апреле. Но сама я курирую эти вопросы со времени первой катастрофы самолета Анапа-Петербург в 2006 году под Донецком. Уже тогда высветились и потрясающие человеческие трагедии, и разнообразные проблемы. При этом сначала все готовы помогать, а через два месяца забывают об этом – что, в общем, понятно: у людей полно своих дел, да и другие катастрофы происходят. И люди остаются наедине со своим горем. Частично, по своей собственной инициативе чиновники Комитета по социальной политике пытаются что-то решить на личном энтузиазме, но законодательной базы нет, поэтому иногда эти решения принимаются, иногда нет. У нас в законе прописаны все компенсации – достаточно большие, потому что мы считали, что все случаи в этой области предусмотреть невозможно, поэтому лучше повысить единовременные выплаты, чтобы они могли компенсировать людям любые проблемы, которые у них могут возникнуть. Мы предусмотрели и компенсацию из городского бюджета расходов на те виды медицинской помощи, которые не входят в ОМС – если есть показания врачей, то все должно быть оплачено, включая, например, даже какие-то виды косметологической помощи или любой другой.

По словам Оксаны Дмитриевой, законопроект направлен на заключение губернатору и на юридическую экспертизу. Другой законопроект, предложенный депутатами от "Справедливой России", предусматривающий не увеличение выплат, а лишь контроль за их строгой единовременностью, Оксана Дмитриева считает спойлерским.

Член Правозащитного совета Петербурга Юрий Вдовин также не удивлен историей Натальи Кирилловой и отношением к ней врачей и чиновников.

– У нас человек вообще фантастически бесправен, и если он попадает в тяжелую ситуацию, с государством ему не справиться. А государство любой ценой защищает власть и ресурсы, которые есть у власти. А с ресурсами у власти плохо, она ворует больше, чем мы для нее зарабатываем, и если появляется человек, которого можно загнобить, его и гнобят.

– Но когда мы говорим "власть", мы, как правило, киваем куда-то на самый верх, но здесь получается, что человека буквально убивают своим бездушием люди, вовсе не облеченные властью – те же врачи и всякие бюрократы, довольно мелкие исполнители.

– А они тоже власть. Это люди, которые очень боятся потерять те кормушки, у которых они сидят. Поэтому они всячески демонстрируют тот же тренд, который есть и у большой власти. Мелких чиновников, которые стараются на своем месте обогащаться и не давать людям жить по-человечески, я тоже включаю в понятие "власть". Это их сила – задача любого чиновника указать гражданину, что он – ничто. Он уверен, что граждане существуют для власти, а не наоборот. И на этом стоит вся страна, изменить это можно только политическим способом, когда изменится политический режим, и авторитарная страна превратится в демократическую.

Депутат Законодательно собрания Петербурга Борис Вишневский надеется, что ошибка, допущенная в отношении режиссера-документалиста Натальи Кирилловой, будет исправлена.

– Мне очень жаль, что так получилось, но такие вещи происходят, к сожалению. Очень печально, что судебно-медицинская экспертиза не хочет признавать травму Натальи Кирилловой тяжелой, вернее, средней тяжести, но понятно, что есть объективные показатели, и, возможно, удастся даже обойтись без суда. Если человек действительно пострадал больше, чем было написано вначале, то он обязательно должен получить соответствующую меру социальной поддержки. Сейчас вот у нас и законы внесены о том, чтобы давать дополнительные выплаты жертвам террористических актов, хотя возможности города тоже не бесконечны.

– Но разве человек, которого его государство, его силовые структуры не уберегли от теракта, не должен рассчитывать, что это государство, не уберегшее его, хотя бы за лечение ему заплатит?

– Я пока не знаю таких законов, которые бы устанавливали необходимость полного лечения за счет бюджета, но вполне возможно, что в будущем мы к этому придем. Естественно, люди имеют право на поддержку.

По мнению Бориса Вишневского, стоит подумать и о том, чтобы в таких случаях ответственность за здоровье пострадавших граждан нес не только региональный, но и федеральный бюджет.