Дело Карпюка и Клыха: «Беллетристика плохого качества»

В Верховном суде Чечни 4 мая начинаются прения сторон по делу еще двух человек, которых власти Украины называют «заложниками»: Николая Карпюка и Станислава Клыха. Украинские власти называют их «заложниками» российской правоохранительной системы и ставят в один ряд с Надеждой Савченко, Олегом Сенцовым и другими украинцами, оказавшимися в тюрьмах в России после начала российско-украинского конфликта. Дело рассматривает суд присяжных.

Николая Карпюка и Станислава Клыха обвиняют в том, что они воевали против российских сил в составе вооруженных формирований самопровозглашенной Чеченской Республики Ичкерия, и в том, что они входят в организацию УНА-УНСО, которая в России признана экстремистской. Карпюк был похищен российскими спецслужбами в марте 2014 года в Черниговской области, Клых – в августе того же года задержан в российском городе Орел. В феврале правозащитный центр «Мемориал» признал граждан Украины Николая Карпюка и Станислава Клыха политзаключенными и потребовал их немедленного и безусловного освобождения.

Председатель совета «Мемориала» Александр Черкасов выступал на этом процессе в качестве свидетеля защиты. Он рассказывает, за что на самом деле в Чечне судят двух украинских граждан и насколько можно доверять свидетельствам обвинения, представленным во время суда.

– Кто обратился к вам с просьбой выступить в этом процессе в качестве свидетеля?

– Адвокат Дока Ицлаев просил суд пригласить меня в качестве свидетеля. Я прилетел в Грозный, потому что не мог этого не сделать. До этого мы готовили анализ обвинительного заключения. И это был мой долг – изложить все то, что я знаю, перед присяжными, которые будут принимать решение о виновности или невиновности Карпюка и Клыха. В течение получаса меня допрашивали в присутствии присяжных.

– В чем суть этого процесса и обвинений, выдвинутых против граждан Украины?

– В Чечне суть этого процесса поняли сразу, поскольку он может означать последствия для очень и очень многих жителей республики – судить можно каждого, кто воевал в первую или вторую чеченскую войну. Понимают ли это чеченские власти – я не знаю. Потому что, на самом деле, в большой степени Рамзан Кадыров имеет легитимность как гарант непреследования участников первой и второй чеченских войн просто за участие в этих войнах. Амнистии не было. И формально можно преследовать кого угодно. Карпюка и Клыха судят за то, что они якобы воевали и стреляли в российских солдат. Это основной состав обвинения. Там говорится также о пытках, но этого почему-то нет в обвинении, по статье это не квалифицировано. То есть это процесс, где все обвинение построено на том, что господин такой-то и господин такой-то воевали против российских войск. Другое дело, что эти обвинения в нашем случае полностью сфальсифицированы.

– В чем заключаются фальсификации?

– Клыху и Карпюку предъявлено обвинение в том, что они воевали в Грозном в декабре 1994-го – январе 1995 года. Только вот какое дело. Само обвинительное заключение показывает, что готовившие его следователи совершенно не представляют ход боевых действий в Грозном в те дни и недели и рисуют совершенно фантастическую картину. Но подсудимые все это вроде бы подтвердили на этапе предварительного следствия. Потом, правда, сослались на то, что подтвердили они это под пытками и без нормальных адвокатов, а не назначенных следствием.

То, что написано в обвинительном заключении, не имеет отношения к действительности. Ведь все известно – кто шел, по какой улице, чья боевая машина, где подбита, когда, где и какие бои были. И тут оказывается, что 1-2 января 1995 года 30 российских солдат в районе площади Минутка убили украинцы. Но бои там развернулись в начале февраля. А тогда, в январе, это был глубокий тыл чеченских формирований. Никаких боев здесь не было. Никто никого здесь убить, захватить в плен и пытать не мог. Масса журналистов заезжала именно через площадь Минутка, и дальше они двигались к центру города. И, соответственно, гор трупов со следами пыток здесь быть не могло. Потому что журналистам стремились показывать места, где лежат тела российских солдат. Это была важная пропагандистская задача – показать, что российская армия понесла большие потери. Если бы в районе площади Минутка была свалка трупов российских солдат, туда бы водили косяками журналистов. Но не было ничего такого. Это первое.

​Второй вопрос: где же погибли солдаты? И вот тут пришлось проделать некоторую работу и выяснить место, время, обстоятельства гибели каждого из этих 30 убийств солдат, вменяемых Карпюку и Клыху. Для 24 из них это удалось установить. Выяснилось также, что в мотострелки (а там якобы все жертвы из двух мотострелковых полков и одной бригады) следователи записали несколько десантников, которые тоже погибли в Грозном во время новогоднего штурма, но в 1,5 километрах от тех мест, где якобы были Карпюк и Клых. А еще записали большое количество мотострелков, которые действительно погибли в то время, но на значительном расстоянии от железнодорожного вокзала и президентского дворца, где Карпюк и Клых якобы могли находиться. В 13 километрах от Грозного в поселке Садовая большая группа военнослужащих 276-го полка была убита. Среди них, между прочим, один получил Героя России весной 1995 года. Почему? Он, чтобы не попасть в плен, подорвал себя гранатой. И никаких украинцев в формуле награждения нет.

Несколько погибших были убиты в 9 километрах от президентского дворца и железнодорожного вокзала. Их боевая машина была подбита, когда они пытались вырваться из города. 9 километров в городе, где идет бой, это очень и очень много. Еще один, старший лейтенант Зыков, погиб примерно в 4 километрах от президентского дворца и железнодорожного вокзала. Его танк подбили, но двое членов экипажа выжили. Один попал в плен, а другой спрятался под танком и лежал там несколько часов. В темноте выбрался и вышел к своим. Он рассказывал, что слышал, что кричали те чеченцы, именно чеченцы, которые подбили этот танк и заглядывали потом в люки. Они не кричали «Дывысь, Мыколо!», они кричали «Аллах Акбар!». Откуда здесь украинцы – не понятно.

Но главное, что следователи просто не пытались выяснить, а где и как эти солдаты погибли.12 солдат у нас все-таки погибли в центре города где-то между президентским дворцом и железнодорожным вокзалом, где якобы находились Карпюк и Клых, где они якобы участвовали в боевых действиях. Но, согласно обвинительному заключению, у Карпюка и Клыха были только автоматы, калибр 5,45, и снайперские винтовки, калибр 7,62. Из 12 погибших в центре города только два тела, возможно, принадлежат людям, погибшим от такого легкого стрелкового оружия. Одно тело обгорело так, что невозможно понять причины смерти, а другое тело – да, действительно, там были обнаружены и выстрелы из дробовика в упор, и пули калибра 7,62. Правда, вот от автомата или снайперской винтовки – установить не удалось. Получается, что следствие просто не исследовало по отдельности обстоятельства гибели тех солдат, в смерти которых обвиняют Карпюка и Клыха.

Есть еще обвинение в пытках. Про пытки известно со слов ранее осужденного Александра Малофеева, который уже имел 20-летний срок, и подтверждено потом в показаниях Карпюка и Клыха. Как утверждают подсудимые, все их признания были получены под пытками. И, в общем, у меня нет особенных оснований сомневаться в их словах, потому что они подтверждали совершенно невообразимые вещи! Кроме того, у них есть алиби. С Украины приезжали свидетели, которые это подтвердили. Да и вообще, до весны 2014 года Карпюк и Клых не были в списке тех украинцев, выдачи которых российская сторона требовала от Украины в связи с их участием в боевых действиях в Чечне в первую войну. Они возникли, как и Арсений Яценюк, только после событий на Майдане.

Арсений Яценюк многократно фигурирует в обвинительном заключении. Такое ощущение, что дело было нужно для того, чтобы предъявить обвинение украинским общественным деятелям, которые раньше вообще не были вовлечены в орбиту расследования событий первой чеченской войны. Карпюк и Клых все подписали. Правда, когда у них появились адвокаты, нанятые родственниками, они отказались от показаний, предъявив следы пыток. И в свете того, что понаписано в обвинительном заключении, это выглядит убедительно. У меня вообще такое ощущение, что они впервые оказались в Грозном в ходе суда.

– Когда вы давали показания, много ли людей было в зале суда?

– Увы, когда в суде был я, кроме меня был только человек, осуществляющий мониторинг процесса, были адвокаты, прокурор, судья, секретарь, судебные приставы и все. Не было ни одного журналиста. Правда, потом приезжали украинские журналисты, но их приезд совпал с не очень приятным событием, когда в Грозном атаковали Игоря Каляпина. Большая часть процесса прошла практически без публики, а вот когда приехали родственники подсудимых и журналисты, выяснилось, что зал переполнен, какую-то публику вдруг мобилизовали, и, как в славные времена диссидентской поры, зал был занят сплошь организованными трудящимися. Процесс не имеет такого резонанса, как процесс Савченко. И тут претензии, наверное, и к украинским журналистам, к украинской общественности. Это дело, к сожалению, куда менее известно, чем дело Савченко. Карпюк и Клых не столь фотогеничны. Клых сейчас вообще находится не в лучшем психическом состоянии. Карпюка из зала суда удалили из-за высказываний. Так что процесс проходит без них.

Это очень важный процесс, потому что здесь какие-то измышления, касающиеся побед и поражений 20-летней давности, становятся строчками в уголовном деле, которое может привести к пожизненному осуждению людей. А между тем все то, за что их пытаются осудить, оказывается не очень хорошего качества беллетристикой. Карпюка и Клыха я не знаю, не видел их ни разу. Я не уверен, что, если бы я с ними общался, нашел бы какие-то общие темы для разговора. Но, извините, здесь речь идет о тотальной фальсификации уголовного дела.

Здесь речь идет о том, что десятки наших соотечественников, те солдаты, которые погибли тогда зимой 1995 года, цинично используются для того, чтобы обосновать заведомо ложные обвинения. Я в первую войну много работал в Чечне, когда искал этих пропавших солдат. И как тогда я не мог понять, почему государство не ищет тех, кого послало своим именем, так и теперь я не могу принять то, что этих погибших используют в таких не очень добросовестных целях.