На встрече правозащитников с представителями Министерства юстиции Украины и офиса украинского омбудсмена, которая состоялась в Киеве 24 февраля, российский правозащитник Андрей Юров высказал предположение, что существенное улучшение ситуации с соблюдением прав человека в Крыму станет возможным, если на полуострове появится постоянная мониторинговая миссия, в составе которой будут работать зарубежные эксперты. О том, как может действовать эта миссия и при каких условиях она появится, Юров рассказал Крым.Реалии.
– Кто сейчас мониторит ситуацию с правами человека в Крыму?
– Это делает несколько организаций – Крымская правозащитная группа, «Полевой правозашитный центр». Это огромная коалиция, которая называется «Инициативная группа по правам человека» в Крыму: они создают отдельные украино-российские или украино-международные группы мониторинга, и отчасти это продолжает делать наша «Крымская полевая миссия». То есть сейчас этим занимаются несколько организаций, они обмениваются информацией друг с другом, координируют действия. Так что сейчас выходят самые разные доклады и довольно много информации.
– Существует ли противодействие российских властей, и влияет ли оно на результативность работы правозащитников?
– Скажем так, о фактах прямого противодействия правозащитникам мне неизвестно. А то, что во многие места доступа правозащитникам нет, так их нет и на основной части России. Просто так правозащитник не может зайти в тюрьму, например. Нигде не может. За исключением членов общественных наблюдательных комиссий. Плохо с доступом ко многим другим вещам. Так что я бы сказал, что ситуация с мониторинговой работой там не хуже, чем во многих регионах России, а по сравнению с Чечней – в десятки раз лучше.
– Скажите, а как в России правозащитники коммуницируют с властями? Какие есть возможности донести информацию о положении дел с правами человека до людей, принимающих решения?
– Я ничего не слышал о каком-то специальном правовом механизме, есть свобода слова во всем мире. Правозащитники публикуют доклады, аналитические записки через омбудсмена. Есть масса разных механизмов. Я не слышал ни одной страны, где бы было прописано в законе, как они информируют власти. Мне о таком ничего неизвестно.
– Велика ли разница между правоприменительной практикой в России и в Крыму, и в чем она?
– Могу сказать, что она есть, но она не фатальна. Есть отдельные регионы России, где правоприменительная практика более репрессивна, чем в других. Это зависит от политико-экономической ситуации в регионе.
– Какие критерии оценки эффективности правозащитной деятельности существуют? Как можно оценить – успешно работают правозащитники или нет?
Диагностический инструмент находится в руках правозащитников, а терапевтический – в руках власти
– Трудно говорить об эффективности мониторинга. Это часть правозащитной деятельности. Это как к врачу пришел, заплатил большие деньги за диагностику… Эффективна ли диагностика? Эффективна! Но мне по-прежнему хреново! Диагностика может быть сколь угодно блестящей, но, если после этого не идет терапия, вся диагностика не имеет никакого смысла. Если мы в больницу идем, то оцениваем состояние здоровья, а не качество диагностики. Тут – то же самое. Может быть очень четко написан доклад, все очень четко, по пунктам, но мы понимаем прекрасно, что деятельность правозащитника, впрочем, как и власти, мы оцениваем по тому, как пациент себя чувствует. Если пациент чувствует себя лучше – хорошо, если нет – то что ж тут сделаешь. Диагностический инструмент находится в руках правозащитников, а терапевтический – в руках власти. Правозащитники с трудом могут влиять на власть, чтобы терапевтический инструмент был качественным. В этом вся проблема. Это везде так, не только в Украине или в России. Может быть блестящий диагност, а рядом с ним терапевт, который пациента просто убьет.
– У правозащитников и у власти в России есть общие критерии оценки ситуации с правами человека? Вы говорите с властью на одном языке?
– Говорить надо на одном языке. Но такие критерии могут возникнуть только в результате диалога. Есть очень простой критерий – Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Смотрим на нее и оцениваем. Власть смотрит и вроде не отрицает, ведь Россия не вышла из Конвенции. Но дальше возникает самое главное: разница не просто в оценках, а в рекомендациях – что нужно делать. Я боюсь, что с конструктивным диалогом есть колоссальные проблемы. Для того, чтобы говорить на одном языке, надо очень хотеть говорить. И обе стороны должны хотеть говорить. Если только одна сторона хочет, а другая не хочет, то тебя просто не слышат….
– Что может изменить в нынешней ситуации присутствие международной мониторинговой миссии в Крыму?
– Она может изменить только своим присутствием очень многое. Потому что когда на огромной территории с населением в два с половиной миллиона человек нет ни одного международного органа – ни консула, ни журналиста, то там, как правило, творится гадостей намного больше, чем там, где такие люди есть. Это просто элемент присутствия. Это классика гражданского наблюдения – когда стоит третий и говорит «We are watching you», хулиган ведет себя менее безобразно… Само по себе присутствие является ключевым, а не то, что миссия выявит то, что не видят правозащитники. Присутствие означает, что есть место, куда местный может прийти и пожаловаться, рассказать о ситуации. Пока такого места нет на два миллиона человек, это всегда ужасная ситуация. Если оно есть, то появляются новые механизмы, новые возможности. Это открывает новые возможности для тех, кто там живет и по каким-то причинам чувствует себя жертвой.
– Для того, чтобы такая миссия появилась в Крыму, нужно согласие тех, кто не хочет говорить с правозащитниками?
В конфликтных зонах тысячи умников, они получают миллиарды долларов в качестве зарплаты, пускай эти умники немножко поработают!
– Отчасти да. И поэтому предложить ее должны те, с кем они вынуждены говорить, – международные организации, крупные страны, понятно, что российское гражданское общество может что угодно предлагать, вряд ли оно будет услышано. Для этого существует международное сообщество. Оно имеет опыт работы в горячих точках. В конфликтных зонах тысячи умников, они получают миллиарды долларов в качестве зарплаты, пускай эти умники немножко поработают! Не можем же мы, нищие волонтеры-правозащитники, заменить международное сообщество. У нас есть несколько идей. Если они спросят, мы готовы рассказать им.
