Специально для Крым.Реалии, рубрика «Мнение»
Проблема «русского мира» в том, что он пытается использовать моральных авторитетов прошлого, чтобы оправдать собственное поведение в настоящем. И потому разменивает золотые дублоны на пятаки.
Есть такое развлечение у апологетов Кремля – рассуждать о том, на чьей стороне в нынешней войне оказались бы Пушкин, Достоевский и Толстой. Причем попытка сделать литературных классиков торговыми агентами по продаже имперских фантомов каждый раз выглядит одинаково.
Например, берут пушкинское «Клеветникам России», проводят аналогию между польским восстанием и украинским «Майданом», а после этого виртуально отправляют Александра Сергеевича воевать за «Новороссию». И самое бессмысленное в этот момент – пытаться объяснить им, что представитель девятнадцатого века ну никак не может быть моральным термометром для века двадцать первого.
Каждый принадлежит лишь тому времени, в которое он сформировался
Он не может им быть хотя бы потому, что каждый принадлежит лишь тому времени, в которое он сформировался. Потому что, в противном случае, нам всем придется вспомнить о том, что Пушкин был рабовладельцем, Достоевский – ксенофобом, а Фет – антисемитом. Мы не делаем этого лишь потому, что прошлое принято оставлять прошлому. Переносить из прошлого в настоящее можно лишь эстетику, но никак не этику.
Если вы хотите понять, на чьей стороне был бы сегодня Пушкин, то он должен тогда родиться в 1970-м году. Закончить школу при Горбачеве, призваться в армию в одной стране, а демобилизоваться в другой. Посмотреть лебединое озеро в 91-м, и выбрать свою баррикаду в 93-м. Он должен быть современником «Курска», Беслана, «Булгарии», Кадырова, отмены выборов, часов Пескова, Всеволода Чаплина. Он должен прошагать через все минное поле информационных поводов, прежде чем мы сможем сказать, в чьем лагере он окажется.
«Вытащить» морального авторитета в современность можно лишь в том случае, если этот самый авторитет нам близок и более-менее понятен. Как, например, Довлатов. Который, кстати, всю свою жизнь считал Че Гевару бандитом. И убедите меня, что Сергей Донатович нашел бы десять отличий между Че Геварой и Игорем Стрелковым. Один из которых экспортировал свои представления о том, как надо жить в Боливию, а другой – в Украину.
Если мне сейчас скажут, что Довлатов мог бы поменять взгляды, проживи он «девяностые» с «нулевыми» – я соглашусь
Впрочем, если мне сейчас скажут, что Довлатов мог бы поменять взгляды, проживи он «девяностые» с «нулевыми» – я соглашусь. С оговоркой, что точно так же мог бы поменяться и Бродский. И опровергнуть собственное монументальное «На независимость Украины» с сентенциями про «брехню Тараса». Прошлое на то и прошлое, что оно слишком уж непредсказуемо для попыток прямого переноса в настоящее.
Но в попытке поставить классиков под виртуальные ружья есть и еще одна проблема.
Современный Кремль последние два года пытается продавать «русскость» как пакетный товар. Мол, ежели русский, то обязательно должен радоваться Крыму, Донбассу, называть Обаму обезьяной и требовать казачьих патрулей для всех, кто носит разноцветные штаны. Ежели русский, то должен молиться на кирпичные стены Кремля и на тех, кто в нем лежит. Ежели русский, то в сапогах к индийскому океану, украинцев к ногтю, «искандерами по лувру» и спасительные молебны во имя архаики.
В итоге, постсоветский русский сегодня вынужден сдирать с себя все те ярлыки, которые на него навешивает Москва. Потому что в этом зонтичном бренде теперь Вика Цыганова и Хирург, Всеволод Чаплин и Рамзан Кадыров, воинственная гомофобия и радиоактивный пепел, шубохранилище и «Russia Today». Кремль умудрился начинить «русскость» кондовой архаикой, мракобесием и шовинизмом. И при этом объявить пятой колонной всех тех, кто с этой начинкой не согласен.
И основной заочный спор нашего времени – это дискуссия о том, что есть Россия.
По одну сторону баррикад те, кто считают, что Россия Чайковского, Лермонтова и Толстого никак не связана с той Россией, которая, водрузив мракобесие на знамена, воюет сейчас с Украиной
По одну сторону баррикад те, кто считают, что Россия Чайковского, Лермонтова и Толстого никак не связана с той Россией, которая, водрузив мракобесие на знамена, воюет сейчас с Украиной. А по другую сторону баррикад обосновались те, кто считают, что эти две России – суть одно и то же.
Разница между ними в том, что сторонники первого подхода – понимая неминуемый крах второй России – пытаются спасти первую. А их оппоненты готовы утянуть на дно все сразу. Первые не хотят, чтобы ощерившийся пушками «Титаник» раздавал пригласительные моральным авторитетам прошлого. Вторые не видят в этом ничего плохого.
И этих вторых не пугает даже то, что после встречи с айсбергом они останутся вообще без России. И не факт – что в таком же положении как Бунин, Набоков и остальные немногие, кто сумел остаться русским, не имея под собой родины.
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
