Журналист и фотограф Дмитрий Костюков работал в горячих точках на Ближнем Востоке, видел грузинский конфликт в 2008 году, снимал в секторе Газа, в объектив его камеры попали и события афганской войны. Его работы публикуют ведущие издания мира – The New York Times, GEO, «Вокруг света», «Русский репортер», Франс-Пресс.
20 лет жизни журналиста прошли в Севастополе, 9 лет Дмитрий прожил в Москве, полгода в Киеве и последние 2 года – в Париже.
События 13 ноября стали шоком, сегодня жители французской столицы стремятся вернутся в прежнюю жизнь и не поддаваться панике. От Парижа до Крыма в интервью с Дмитрием Костюковым для Крым.Реалии.
– Как сегодня живет Париж? Что происходит в городе?
Парижане возвращаются к обычной жизни
– Парижане возвращаются к обычной жизни, открыты школы, уже открылись музеи и парки. Немного больше военных патрулей работает в районе Лувра и Маре (это еврейский квартал), там усилена охрана. В остальном все, как и прежде. Люди по-прежнему сидят на террасе – это традиционное парижское провождение свободного времени – и стремятся сохранять спокойствие.
– Сегодня усилия направлены на то, чтобы вернуть жизнь в прежнее русло?
– Да, но в общем все продолжают жить, как и ранее. В субботу и воскресенье людей было на улице меньше, но теперь все так же, как и было.
– Изменилось ли отношение французов к политике правительства Франции в отношении Сирии?
– За такое короткое время трудно выявить тенденции общественного мнения, но я думаю, что люди лишь укрепились в своих взглядах и, если можно так сказать, то правые стали правее, а левые – левее.
– На сегодняшний момент однозначно ли мнение в обществе о том, что теракты совершены ИГИЛом? Нет ли других предположений?
– Нет, о таком люди не говорят.
– Связывают ли французы события с внешней политикой Путина?
В контексте этого теракта о России никто не думает никак, и в сознании людей это не связано. Более того, здесь не связывают теракты в Париже со взрывом российского самолета в Египте
– В контексте этого теракта о России никто не думает никак, и в сознании людей это не связано. Более того, здесь не связывают теракты в Париже со взрывом российского самолета в Египте. Главное, что здесь обсуждается – это эмоциональная составляющая: на сколько спокойно будет жизнь здесь дальше, смогут ли горожане совершать покупки на рождество, ведь рождество – это большое скопление людей. Государство показало, что силовые структуры не могут обезопасить людей, теперь государство должно доказать, что оно все же сможет обеспечить безопасность. Наш человек в подобной ситуации думает: «О, ужас, я не защищен, государству доверять нельзя, никто не способен меня защитить, я должен сделать это сам, поэтому не надо ни с кем общаться, не надо выходить улицу, нужно спрятаться и сидеть дома». Француз думает: «Государство теперь обязано меня защитить, государство должно мне доказать, что способно меня защитить и это проблема государства, как это сделать. Я должен жить прежней жизнью, не должен начать ненавидеть людей, я не должен начать ненавидеть мусульман, я не должен боятся, я могу жить прежней жизнью».
Единственный политический момент – это заявление Олланда, он сказал, что в ближайшее время переговорит с Путиным и Обамой о том, что в борьбе с ИГИЛом надо объединятся. Но это лишь один из пунктов заявления, на фоне гораздо более ярких о том, что Франция находится почти в состоянии войны, например.
– Накануне произошедших во Франции терактов, вышло видеообращение ИГИЛа, где были озвучены угрозы в сторону России, Европы, а, кроме того, фраза «Крым будет нашим». Как считаете, грозит ли реальная опасность жителям Крыма?
– Мне кажется, что есть регионы, которые находятся в большей зоне риска, например, Кавказ, Дагестан, Ингушетия, Чечня – это гораздо более актуальные места. А проблему с мусульманским населением Крым создаст себе сам внутри, в том плане, что большая часть населения пытается сделать вид, что крымских татар нет и нет ислама.
– То есть для терроризма существуют более яркие цели?
Париж – это очень символично, Нью Йорк – это символично, а что такое Крым? Как теракт там может напугать жителя Алабамы, жителя Новой Зеландии или жителя Чили?
– Конечно, да. Ведь что Крым? С глобальной геополитической точки зрения все, что там может интересовать мир – это военная база, остальное не имеет никакой эмоциональной окраски. Все теракты совершаются, чтобы напугать. Париж – это очень символично, Нью Йорк – это символично, а что такое Крым? Как теракт там может напугать жителя Алабамы, жителя Новой Зеландии или жителя Чили? Когда это происходит в Нью-Йорке или Париже, то это страшно, ведь если это происходит там, то что же делать, где же скрыться? А если что-то произойдет в Крыму – пожалеют людей, но другие не станут связывать события в Крыму с Амстердамом, например, тут нет связи. Часть стран, которые не находятся на передовой развития, они, действительно, сейчас в безопасном состоянии, но это не от того, что они занимают более правильную позицию, а потому что они просто отстали от современных проблем. Вот нас еще не касается, потому что мы живем в проблемах частично 19-20 века. Россия, да и Крым, не может разгрести многие еще средневековые вопросы: глобальные ценности человеческой жизни, права человека, положение женщины, отношение к религии, вопросы гомофобии, например, еще не разрешены. Важные проблемы для современного, максимально развитого мира, еще не актуальны в России, до них еще не дошла очередь, но обязательно дойдет позже.
– Как видится вопрос Крыма из Франции?
– На сегодня это совсем не тот вопрос, который интересует французов, это было важно раньше, в момент, когда происходила аннексия. Сейчас к этому отношение, как к действиям безумного ребенка, который сделал какой-то очень странный поступок, и этот поступок очень ухудшил ситуацию в мире в целом и конкретно во взаимоотношениях между странами.
Россия сейчас выглядит как абсолютная империя зла, потому что ни одной хорошей новости за последнее время из России не приходило. Любой разговор о России и Украине воспринимается так: «Ну какой там еще ужас мог произойти, что же там еще плохого случилось?!» Это новости из параллельной реальности для Франции.
