Интервью с руководителем недавно ликвидированного «Комитета против пыток», известным российским правозащитником Игорем Каляпиным растянулось во времени. Поводом для него стало заявление секретаря Совета безопасности Российской Федерации Николая Патрушева о возрастании террористической угрозы. Не успели закончить работу над интервью, как во время визита в Крым о той же угрозе возвестил Владимир Путин. Затем последовал приговор Олегу Сенцову и Александру Кольченко. Эти события и стали поводом для беседы о ситуации с нарушением прав человека в России и на подконтрольных ей территориях.
– Тысячи, а может быть, и сотни тысяч наших соотечественников в Крыму не по своей воле оказались в политических и правовых реалиях России. Поэтому большая часть моих вопросов будет касаться ситуации в вашей стране с соблюдением прав человека. Крым до сих пор остается в России на особом положении. Именно здесь видят террористическую угрозу высшие руководители страны. Следует ли эти заявления воспринимать как сигнал о возможном усилении репрессий?
– Наверное, правильно говорить не столько об усилении репрессий, сколько об усилении прессинга в отношении организаций и отдельных общественных деятелей, которые не демонстрируют власти готовности безоговорочно поддерживать ее всегда и во всем. В изобретении средств для такого прессинга российские чиновники последнее время изрядно поднаторели. Это могут быть и закрытия каких-то СМИ, срыв выступлений артистов, вброс в информационное пространство компромата или даже просто информации неприличного характера о каком-то заметном общественном деятеле… Репрессиями это назвать сложно, но для кого-то такая практика может сделать жизнь совершенно невыносимой. Репрессии в буквальном смысле этого слова, конечно, тоже не исключены. Но это пока действия разовые, рассчитанные в основном на запугивание. Власти не готовы к массовым репрессиям, они предпочитают репрессировать единицы, но уж в этом случае репрессировать люто, чтобы произвести нужный массовый эффект, как это было с «болотным делом» в Москве.
– Кто и при каких обстоятельствах может в России угодить в категорию «экстремист» или, того хуже, «террорист»? И все ли, кого так называют российские правоохранители, представляют угрозу для общества?
– Ну что вы, побойтесь Бога! Какую опасность? Антиэкстремистское законодательство с самого начала было придумано и использовалось для расправ по политическим мотивам. Я этим совсем не хочу сказать, что в России нет реальных экстремистов, представляющих угрозу для общества. Они есть, с ними нужно бороться, в том числе, и применяя уголовные репрессии. Но во всех известных мне случаях, когда к уголовной ответственности привлекали реальных экстремистов или террористов, их могли привлекать к уголовной ответственности и без использования «антиэкстремистских» статей уголовного кодекса. Эти статьи, с их расплывчатыми формулировками, придуманы именно для опасных, с точки зрения власти, политических или общественных деятелей. Рискну сказать, что большинство из осужденных по «экстремистским статьям» людей никакой угрозы для общества не представляют. Не все, конечно, но по моим оценкам – большинство.
– Крымского наместника Кремля Сергея Аксенова часто сравнивают с Рамзаном Кадыровым, прежде всего, потому, что им Кремль позволяет значительно больше, чем другим своим ставленникам в регионах. Вы хорошо знаете чеченские реалии. Скажите, федеральные власти всегда информированы о «подвигах» местных военизированных формирований типа «нефтяного полка» в Чечне или «самообороны Крыма»? На их преступления закрывают глаза или просто у них особые полномочия, которые позволяют им игнорировать законодательство?
– Сразу оговорюсь, что ситуацию в Крыму я знаю исключительно по публикациям в СМИ и соцсетях, поэтому готов говорить лишь о ситуации в Чеченской Республике. О безобразиях, творимых тамошними силовиками, руководство страны, безусловно, информировано гораздо лучше журналистов или правозащитников. Многие следователи Следственного комитета и даже высокопоставленные руководители СКР говорили мне, что систематически докладывают своему руководству, включая лично Бастрыкина, о том, что очередное дело, где, по версии следствия, похищение или убийство человека совершено местными кадыровскими силовиками, невозможно расследовать. Причина – со стороны МВД и руководства республики оказывается мощное сопротивление, угрозы и саботаж. Следователям просто не дают расследовать такие дела. Но я не знаю ни одной ситуации, когда федеральный центр вмешался бы хоть в какой-то форме и оказал содействие в работе местному следственному управлению Следкома. Зато Бастрыкин при каждом удобном случае задаривает генерала полиции Кадырова всякими ведомственными наградами Следственного комитета. Там были и кортики, и ведомственные медали, и всякие прочие следственные радости. При этом рядовые бойцы того же «нефтеполка» или другого подразделения кадыровцев запросто могут набить морду следователю республиканского следственного управления Следкома только за то, что он их повесткой на допрос вызвал. В общем, «наверху» все все прекрасно знают, но так уж у нас в России устроено: «любишь хозяина – люби его пса».
– Как бы вы оценили законодательство России по защите прав человека, основных свобод? Оно дает достаточно инструментов правозащитникам?
– Идеального законодательства, наверное, нет ни в одной стране. Я считаю, что до недавнего времени, пока Госдума России не превратилась в «сбесившийся принтер», законодательство у нас было вполне приличное. А в области прав человека, пожалуй, и лучше, чем во многих европейских странах.
– А если говорить о правоприменительной практике? На постсоветском пространстве часто встречается ситуация, когда законы есть, но действуют они тогда и так, как это выгодно власти. А как в России?
– Ну, и в России, конечно, так же. Я часто объясняю иностранцам, что символ России это вовсе не гармошка и матрешка, и даже не водка и лосось, а «потемкинская деревня». О ней, правда, тоже приходится историческую байку рассказывать. Так вот наше замечательное российское законодательство в области защиты прав человека существует в основном как декорация, как типичная «потемкинская деревня». Тут, надо признать, вина не только власти или правоохранительной и судебной системы. Прежде всего, это результат отсутствия гражданского общества и явно ущербное представление большинства наших сограждан о человеческом достоинстве. Юридические законы, в отличие от законов физики, сами по себе не работают, их кто-то должен применять. Я очень люблю повторять слова, сказанные известным британским юристом Томасом Маколеем: «Закон напрасно существует для тех, у кого нет ни средств, ни мужества его защитить». 150 лет назад сказано, да и не про нас совсем, но очень актуально для России. Зачастую наши граждане как раз не имеют ни средств, ни мужества, чтобы защищать свои права. А очень часто еще и желания. Поэтому правозащитные нормы нашего законодательства очень часто остаются просто словами на бумаге.
Приведу в качестве примера работу нашего Комитета. Не обладая совершенно никаким административным ресурсом, наши юристы добились в судах отмены более чем 700 незаконных постановлений прокуратуры и Следственного комитета. Мы выиграли в наших обычных судах у прокуроров и следователей более 700 дел! Согласитесь, это говорит о том, что судебная система все-таки скорее жива, чем наоборот. Но если в деле есть хотя бы малейший «запашок» политики, будьте уверены: судья примет то решение, которое ему продиктуют. Более того, он, скорее всего, подстрахуется, проявит инициативу и сам поинтересуется у «старших товарищей», какое решение следует принять. А сейчас в условиях охватившей общество антизападной истерии, поисков «агентов» и «пятых колонн» почти каждое дело приобретает этот парализующий волю судьи «политический запашок».
– Глядя из Киева, можно заметить, что Кремль пытается поставить под контроль и правозащитную деятельность, вытеснить общественных активистов, заменить правозащитников послушными, подконтрольными людьми. Так ли это на самом деле, и что этому может противопоставить общество в России?
Нынешняя власть воспринимает гражданское общество исключительно как подтанцовку для любых своих плясок
– Это абсолютно так. Именно вытеснить и заменить послушными и подконтрольными. Власти оказались не нужны даже вполне лояльные, но неподконтрольные НКО. Нужны те, кто согласен и искренне готов поддерживать какие-то направления деятельности власти. Нужны те, кто безоговорочно поддержит любые действия, те, кем можно командовать. Нынешняя власть воспринимает гражданское общество исключительно как подтанцовку для любых своих плясок.
Я полагаю, что речь в вашем вопросе идет о вытеснении из общественного пространства, из информационного, из пространства, в котором формируется общественное мнение. Отсюда и ответ: общество должно противопоставить этому свое, общественное, мнение. Люди, которых власть пытается удалить от общественного внимания, от информационных каналов, должны, наоборот, становиться более громкими и заметными. И, по-моему, та часть общества, которая жива и которую вообще интересует что-то, кроме заклинаний Киселева по телевидению, с этой своей задачей вполне справляется. Ветхозаветное выражение «имеющий уши да слышит» в нынешней России актуально как, наверное, никогда прежде.
– Какие задачи ставил перед собой «Комитет против пыток» в Чечне, и почему вам и вашим коллегам пришлось оттуда уехать?
– «Комитет против пыток» ставил в Чечне перед собой ту же задачу, что и в других регионах, где мы работаем, – заставить органы Следкома и прокуратуры эффективно проводить расследования по жалобам на пытки и убийства, совершаемые представителями власти. И инструмент мы используем тот же, что и везде, – закон и судебные процедуры. Мы не можем подменить своей деятельностью работу следователя, но мы можем обжаловать его действия и бездействие в суде и там, в суде, до бесконечности добиваться отмены его незаконных постановлений: об отказе в возбуждении уголовного дела, о прекращении дела, о приостановлении дела, об отказе провести те или иные следственные действия. Во всех регионах это рано или поздно срабатывает. После того, как следователь понимает, что прекратить дело мы ему никогда не дадим и что все доказательства мы ему уже нашли, осталось их только правильно процессуально оформить и закрепить, – он начинает сотрудничать с нами.
В Чечне этого пока не происходит по понятным причинам. Но и в Чечне мы в судах (в чеченских судах!) выиграли у Следственного комитета около полусотни дел, доказав, что вынесенные следователями постановления незаконные. Да, пока у нас в Чечне нет результата в виде обвинительных приговоров, хотя есть несколько дел, выигранных в ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека). Но все дела, которыми мы занимаемся, стали хронической зубной болью для руководства Следкома России как в Чеченской республике, так и на федеральном уровне. Рано или поздно это даст результат.
Работа сводной мобильной группы в Чечне не прекращалась ни на один день. Вы всегда можете позвонить 8928-088-5743 старшему СМГ в Чечне и договориться с ним о встрече.
–Вы интересовались ситуацией с нарушением прав человека в Крыму?
– Я получаю информацию о ситуации с правами человека в Крыму от активиста Крымской полевой миссии Андрея Юрова, из соцсетей и периодических сообщений в рассылке СПЧ, которые публикует Максим Шевченко. Правда, его сообщения больше касаются гуманитарных аспектов, чем прав человека.
– Интерес к ситуации на полуострове со стороны российских правозащитных организаций невелик. Почему, как думаете? Ведь именно в таких зонах всевластия милитаризованных отрядов типа «самообороны» вероятность нарушений прав человека наиболее велика, не так ли?
Пока мы не знаем юристов из Крыма, которые бы захотели работать в Комитете
– Безусловно, так. Могу сказать про себя. Для нашей деятельности, а это все-таки юридическая работа, прежде всего, необходимо наличие правового поля, позволяющего бороться правовыми механизмами с такого рода нарушениями. В Крыму сейчас, насколько я знаю, такого поля и таких механизмов нет. Кроме того, специфика нашей работы в том, что каждый кейс, каждое преступление мы сопровождаем довольно длительное время, пока идут следственные и оперативно-розыскные мероприятия, суд и т.д. Для этого на месте постоянно должны находиться наши юристы. Поэтому обычно мы для работы находим юристов на месте, проводим их обучение и создаем в регионе филиал. Пока мы не знаем юристов из Крыма, которые бы захотели работать в Комитете.
– Пока единственным примером взаимодействия российских и украинских правозащитников в Крыму является Крымская полевая миссия по правам человека. Она уже, по решению Совета Федерации России, попала в список «нежелательных организаций», и ее деятельность может быть прекращена в любой момент. Какие иные формы контроля за соблюдением прав человека в Крыму возможны?
– Я не думаю, что деятельность КПМ так легко прекратить. Наши депутаты не понимают, что такое живые инициативные люди и чем они отличаются от формальных структур. КПМ это не «Газпром», КПМ нельзя запретить или закрыть. Ни Юров, ни другие активисты КПМ никуда не денутся.
– Какова дальнейшая судьба «Комитета против пыток» и его сотрудников? Ведь пытки и в России, и в Крыму есть. Вы отказываетесь от борьбы?
– Команда «Комитета против пыток» работала, работает и будет работать. Ну, называется это теперь не «Комитет против пыток», а «Комитет по предотвращению пыток». Поверьте, ментам, которых мы сажаем на скамью подсудимых, от этого легче не станет. По существу, в нашей работе ничего не изменилось.
– Приговор Олегу Сенцову и Александру Кольченко – насколько это знаковое событие для российской репрессивной машины? Или это все-таки будни? Будут ли российские правозащитники пытаться каким-то образом повлиять на ситуацию и добиваться их освобождения или сокращения срока?
– Приговор Сенцову и Кольченко, конечно, событие знаковое. Такими же знаковыми событиями были процессы по делу «Юкоса», по событиям на Болотной (площади). Власть, как и тогда, демонстрирует лютую жестокость и новую грань, новый рубеж, за который теперь нельзя заходить, за которым любого, независимо от статуса, наличия околовластных заступников, вины, наконец, ждут настоящие репрессии. Влиять на ход событий по этому делу и добиваться пересмотра приговора российские правозащитники, конечно, будут. Удастся ли повлиять и добиться – сильно сомневаюсь. Это политический процесс и политический приговор. Нам всем очень жестко дали понять: вопрос о принадлежности Крыма России решен раз и навсегда. Каждый, кто будет как-то сопротивляться, будет объявлен врагом и уничтожен. Я думаю, что смысл этого процесса и этого лютого приговора именно в генерировании такого посыла обществу.
