Киев – Через несколько недель исполнится год с тех пор, как Крымский полуостров оккупировали российские войска. После этого началось российское вторжение и в Восточную Украину. В связи с этими событиями, кроме войны, Украина получила большое количество беженцев – людей, которые из-за угрозы жизни и здоровью были вынуждены покинуть свои дома. Шейх Саид Исмагилов, муфтий Духовного управления мусульман Украины «Умма» в интервью для Крым.Реалии рассказал о положении украинских мусульман, ставших вынужденными переселенцами из Крыма и Донбасса, очертил проблемы, с которыми встретились мусульмане с оккупированных территорий, и поделился размышлениями по поводу некоторых событий в мире.
– Что вы можете сказать о коммуникации между Исламским культурным центром Киева и крымскими мусульманами-переселенцами? Существует ли она?
– Большинство крымских мусульман являются прихожанами мечети Исламского культурного центра. Они приходят к нам молиться в пятницу, во время обязательной мусульманской молитвы. Некоторые обращаются с вопросами, за помощью. Но все же большинство из них держатся отдельно, так как они, в основном, ориентируются на землячество крымских татар, ведь для этих людей важна ориентация именно на национальный признак.
– Сколько примерно крымских мусульман проживает сейчас в Киеве, именно тех людей, которые покинули Крым после его аннексии?
– Их количество не фиксируется, статистики нет. Но я могу сказать, что это достаточно большой поток, не менее 1000 человек.
– Можете сказать, с какими проблемами и трудностями, в первую очередь, столкнулись крымские татары в Киеве?
– В Киеве трудно найти работу и жилье, особенно такую работу, чтобы хватало на аренду жилья, семью, достойную жизнь. Поэтому самый трудный вопрос – финансовый. Если говорить о религиозных проблемах – их у нас не существует. Двери мечети открыты для всех, негативного отношения по национальному признаку в Киеве нет. Поэтому все же главная проблема, которая остается – это экономическая.
– Что становится для этих людей основной причиной переезда в Киев из Крыма? Политические причины: угрозы, обыски, отказ от принятия российского гражданства, дискриминация по религиозному признаку, или экономические, поскольку в Крыму сейчас очень сложная экономическая ситуация?
– Первые переселенцы, покинувшие Крым – это были активисты Меджлиса, которые занимали проукраинскую позицию, проявляли себя активно как в участии, так и в организации митингов против оккупации полуострова. Они со своими семьями были вынуждены в первую очередь покинуть Крым. Затем началась волна переселенцев из исламских движений, которые запрещены на территории России. Это «Хизб ут-Тахрир», салафитские движения, они не являются многочисленными на территории Украины, но, в основном, существовали именно в Крыму.
«Хизб ут-Тахрир» – это такая подпольная политическая партия, с определенными исламскими лозунгами. Когда Украина контролировала Крым, они периодически устраивали митинги, но в России эта организация запрещена. Поэтому теперь все активные адепты этого движения, чтобы не попасть за решетку или под следствие, также выехали в Украину. То же касается салафитского направления, его активисты тоже покинули Крым, потому что опасались подвергнуться преследованиям. И уже в ближайшее время, выезжают те крымские татары, которые не могут найти себе работу, хотя таких немного. Но большинство людей, которые сейчас переехали на материковую часть Украины, мечтают вернуться обратно. Они ждут момента, когда их жизнь, здоровье, вероисповедание будут находиться в большей безопасности, чем сегодня.
– Как вы оцениваете политику украинской власти относительно переселенцев из Крыма и Восточной Украины?
– Мне вообще кажется, что нет никакой политики в отношении переселенцев. Что касается переселенцев с Донбасса, то, например, на Днепропетровщине есть определенные пункты приема беженцев. Там помогают людям обустроиться, оказывается гуманитарная помощь, но, чтобы была какая-то государственная программа, которая бы помогала переселенцам, то такой я не знаю. Возможно, она есть, но где она?
– Учитывая сегодняшнюю ситуацию в Крыму, что вы можете посоветовать крымским татарам?
– Я бы посоветовал крымским татарам оставаться в Крыму, сохранять и развивать свою национальную и религиозную жизнь. Это будет очень трудно делать в условиях российского тотального контроля, особенно над религиозными организациями. Однако если вспомнить историю, то, например, Греко-католическая церковь во время Советского Союза существовала в подполье и там выполняла все свои религиозные обряды. Даже если невозможно продолжать национально-религиозное возрождение, то бежать – это не выход. Те крымские татары, которые вернулись обратно в Крым после депортации – сделали большой подвиг, национальный подвиг. В то время многие из них уже обосновались в Узбекистане, Казахстане, Сибири, и, переезжая назад, они бросали все, что у них было: землю, квартиры, работу. Это было желание народа вернуться на Родину, на землю своих родителей.
Вы знаете, татарам очень трудно восстанавливать свою жизнь в Крыму, им приходилось совершать самозахваты земли, чтобы построить дома, жить в степной местности почти без воды и электроэнергии. Поэтому сейчас, когда они пережили такие сложные времена, снова покидать и переезжать – это, пожалуй, не выход. Нужно оставаться в Крыму, и пытаться продолжать свое национальное и религиозное возрождение.
– Что вы можете сказать о коммуникации между Исламским культурным центром Киева и мусульманами-переселенцами из восточных регионов Украины?
– Переселенцы-мусульмане с Донбасса не держатся отдельно. Они более интегрированы в общество. Крымские татары всегда чувствуют себя отдельным от Украины этносом, они почти всегда стремятся говорить на крымскотатарском языке, хранить сугубо крымскотатарские обычаи. Например, часто желают, чтобы на похоронно-поминальных обрядах имамом был именно крымский татарин. Их не устраивает, если это будет кто-то другой национальности. Также они желают, чтобы все поминально-погребальные обряды проходили исключительно так, как принято в крымскотатарском обществе. Поэтому крымские татары держатся более обособленно, а переселенцы с Донбасса – нет. Они интегрированы в наше общество и являются прихожанами нашей мечети.
– Можете сказать, сколько на сегодня переселенцев-мусульман с востока Украины проживает в Киеве?
– Я знаю тех, кто являются прихожанами нашей мечети. Я сам из Донецка, как религиозный деятель посещал почти все мечети на Донбассе. Очень многих мусульман знаю лично, знаю в лицо, по именам знаю, и когда я встречаю очередных переселенцев в Киеве, сразу узнаю, что вот, это прихожане с Донбасса.
В нашу мечеть в Киеве ходит около двух сотен мусульман, переехавших с оккупированной территории. Но нужно понимать, что немногие из них едут в Киев, потому что в Киеве жизнь, пожалуй, самая дорогая в Украине, и здесь очень дорого стоит аренда жилья, труднее найти работу, и поэтому многие переезжает в другие, не оккупированные территории Донбасса – в Краматорск, Славянск, Константиновку, в Мариуполь, Днепропетровск, Запорожье, Харьков. То есть люди надеются, что через некоторое время они вернутся домой, поэтому не едут далеко. В Киев едут только те, кто имеет определенную перспективу, чтобы найти работу, иметь достойную жизнь.
– С какими проблемами в Киеве сталкиваются мусульмане, которые покинули свои дома на востоке Украины? Отличаются ли эти проблемы от тех, с которыми сталкиваются крымчане?
– Знаете, да, отличаются. На бытовом уровне чувствуется большая симпатия к мусульманам-крымским татарам со стороны украинцев и также на бытовом уровне ощущается не очень доброжелательное отношение к людям, которые приезжают с Донбасса. К сожалению, уровень гражданского сознания и понимания ситуации не у всех на должном уровне. Поэтому некоторые относятся достаточно недоброжелательно к тем, кто переехал с Донбасса, считая, что они – или пособники террористов, или должны были брать оружие и защищать свою землю. Это ярко проявляется при аренде жилья, когда не желают сдавать квартиры тем, кто приехал с Донецкой и Луганской областей. Вот с такими проблемами переселенцы-мусульмане из Донецка действительно иногда сталкиваются, кроме ранее указанных экономических проблем.
Такое недоброжелательное отношение к дончанам в последнее время сформировалось также благодаря не слишком корректному освещению реального положения вещей средствами массовой информации. Благодаря СМИ, у людей может сложиться впечатление, что почти все беженцы, так или иначе, симпатизируют террористам. С другой стороны, действительно есть часть людей, которые симпатизируют этим территориальным самопровозглашенным образованиям, но почему-то приехали в Киев, к тем, кого ненавидят. И украинцы чувствуют это, когда демонстрируется неуважение к их государству. К сожалению, это имеет место. Но масштабы не такие большие, как можно себе представить.
Почему негативные новости очень быстро распространяются? Они не говорят о сотне человек, которые любят Украину, но говорят об одном, который ее ненавидит. К негативным новостям-то внимание всегда больше.
– В эфире программы «Едина Родина» на «Пятом канале» вы рассказывали о создании ежедневного межконфессионального религиозного марафона, который проходил сначала в центре Донецка, затем перешел в подполье, но продолжал идти ежедневно. Это было озвучено по состоянию на начало ноября, что вы можете сказать о возможности проведения такого религиозного марафона в Донецке сегодня? Проводится ли он?
– Он проводится и в далее в подполье. Сейчас большинство участников этого молитвенного марафона – это христиане-протестанты, так как боевики запрещают существование протестантских церквей, они считают их агентами влияния Запада, врагами «Русского мира». Поэтому протестанты, которые не могут молиться в своих храмах, церквях (большинство из которых, кстати, захвачено боевиками), тайно собираются и продолжают возносить свои молитвы. Это та часть молитвенного марафона, которая сохранилась.
Прихожане православной церкви Киевского патриархата, римо-католики, греко-католики – они либо уехали, либо не посещают этот марафон, но храмы некоторых конфессий еще существуют. Существует католический костел в Донецке, наша мусульманская мечеть работает. Пока не запрещают собираться, проводить молитвы, хотя время от времени там появляются эти люди из «НКВД», которые проводят инструктаж для имамов, но молиться и выполнять свои обряды не запрещают. Поэтому те участники марафона, которые имеют возможность молиться в своих храмах и церквях, они посещают свои храмы и церкви. А те, кто не могут – молятся в подполье.
– На территории Луганской и Донецкой областей много мечетей. В каком положении они находятся сегодня. Целы ли их строения, есть ли прихожане?
– Ну, например, наша Соборная мечеть в Луганске пострадала во время боевых действий, так как боевики располагали свою военную технику у мечети. Она находится на холме, недалеко от центра Луганска, на высоте, которая доминирует. Оттуда было удобно вести боевые действия, то есть с установок «Град» и артиллерии обстреливать позиции украинского войска. Наши военные, когда стремились накрыть в ответ, случайно попадали в мечеть, и она немного пострадала. Сейчас мусульмане привели ее в порядок, сделали определенные действия для того, чтобы там можно было собираться и молиться. О капитальном ремонте не может быть и речи, но сейчас там выполняются обряды.
Другие мечети существуют, они стали центрами помощи, мусульмане поддерживают друг друга, мы стараемся из Киева передавать средства, чтобы можно было приобрести продукты для наименее обеспеченных мусульман.
– В своем интервью, которое состоялось 10 января на телеканале «Соціальна країна», вы отметили, что ни мусульманам, ни Европе не выгодна ситуация, которая сложилась с журналом Charlie Hebdo, но это могло быть выгодно третьей стороне, которая стремится дестабилизировать ситуацию в Европе. Кого вы имели в виду, когда говорили о третьей стороне?
– Ну, вот вообще в наиболее выигрышном положении из этого выходила Россия потому, что до этого преступления внимание европейского общества было приковано к Украине. К событиям на Востоке Украины, к оккупации Крыма. Но после этого преступления все внимание сосредоточилось на Франции. Мы так и не знаем, почему люди совершили преступление, ведь их убили. Было бы очень интересно послушать их рассуждения и объяснения: для чего и для кого они это сделали. Людей, которые совершили эти преступления, не было видно, ведь балаклавы и маски прикрывали их лица. Были ли люди, которых убили французские полицейские теми преступниками – непонятно. То есть здесь очень много вопросов осталось. Несомненно, это способствовало подъему исламофобских, правых и праворадикальных настроений в Европе. Поэтому понятно, что мусульманской общине не нужно такое преступление, да и самой Европе такая дестабилизация тоже не нужна. Мы не знаем на данный момент, какие силы это совершили и зачем.
– 12 января в своем интервью для «Голоса Америки» вы отметили, что вряд ли те люди, которые совершили убийство журналистов, были религиозными фанатиками. Как было сказано, «это были хладнокровные профессиональные убийцы». Но после этого, 14 января появился видеоролик, в котором террористическая группировка «Аль-Каида» в Йемене отметила, что совершенный теракт был делом их рук. Что Вы можете сказать об этом сейчас? Ваше мнение изменилось после этого обращения или все же вы продолжаете его придерживаться?
– То, что убийство выполняли профессиональные преступники, киллеры – это очевидно. Вообще-то, я считал, что «Аль-Каиды» уже не существует. Ее несколько лет вообще не было слышно. Чаще всего «Аль-Каида» скрывалась где-то в Афганистане. Почему сейчас она возникла в Йемене? Ранее были преступления, которые якобы «Аль-Каида» выполняла в Йемене. Но связь Йемена с Францией? Йемен сегодня – очень горячая точка на карте арабского мира, там постоянно происходят столкновения вооруженных группировок, захвата власти. Йемен – это малообеспеченная, бедная арабская страна, где-то там сохранился примитивный племенной строй. Действительно ли это сделала «Аль-Каида» – неизвестно. Кто стоял за этим – также неизвестно. Очень много вопросов остается.
Убийство полицией этих преступников закрывает вопрос. Мы уже не можем претендовать на то, чтобы узнать правду. Были уже преступники, которых якобы убили, через некоторое время какие-то маргинальные группировки в видеообращении берут на себя ответственность. Или это действительно так? Как и со многими другими преступлениями, здесь многое остается неясным.
