В детстве мне были непонятны слова песни, которую советская пропаганда часто транслировала по радио и телевидению, а в день очередного летия Великой Октябрьской революции – из громкоговорителей на праздничных демонстрациях. Строки «и как один умрем в борьбе за это» были припевом, а это значит, что повторялись несколько раз, вызывая у меня чувство недоумения – что такое «это», за которое нужно всем, «как один» умирать. Взрослея, я узнавал об оккультизме, потустороннем мире и реинкарнации, но все равно не понимал, кому к черту нужна такая «власть советов», если все помрут за «это».
Советское песенное творчество должно было сыграть весомую роль в становлении советского человека. Песни были полны недосказанности и аллегории, еще более непонятные, как и борьба за «это». Странным образом патриотическое сочинение со словами «Ленин в тебе и во мне» до сих не запрещена контролирующими и репрессивными российскими органами как пропаганда гомосексуализма. В той же песни Льва Ошанина есть вообще сатанинские слова – «Ленин всегда живой», похожие на жизнедеятельность героя русской народной сказки – злыдня Кащея Бессмертного. Но ведь до сих толпы людей ходят в мавзолей, чтобы лицезреть труп, наверняка надеясь, что именно в ту минуту, когда они проходят мимо аквариума с останками вождя, он должен ожить, вскочить на крышку саркофага, вскинуть руку и опять показать направление светлого будущего.
На самом деле, песня про «это» – не советская, как всегда сворованная. Автор слов неизвестен, но песню на ту же мелодию пели еще во времена первой мировой войны. Слова были не такие трагические, а скорее патриотические: «Смело мы в бой пойдём, За Русь святую, И как один прольём, Кровь молодую». В украинском варианте были те же слова – «Ми сміло в бій підем за Русь Святую, І як один проллєм кров молодую». Отчего большевики решили, что нужно обязательно попрощаться с жизнью – идеологическая загадка. Тем более, когда загадка скрыта под словом «это». Скорее всего, на заре советской власти уже знали о предстоящих проблемах в экономике и политике, когда демография будет напрямую связана с идеологией. Россия – страна, где особо чтят погибших – неизвестных и известных героев, погибших за «это». Кажется, почитаемых мест и могил писателей, ученых, художников и прочих деятелей искусства и науки намного меньше, чем павших на многочисленных полях сражений.
Отчего такое странное отношение к смертям посланных воевать за «это»? Проблема все та же – демография и формирование нового советского человека, отчаянно бросавшегося за «это» на амбразуру или со связкой гранат под танк. На самом деле, у советского руководства никогда не было программы, а тем более четкой идеологии. Достаточно почитать европейских коммунистов, которые смеются и над Лениным, и над Сталиным, называют их диктаторами и убийцами.
Чтобы скрыть отсутствие прогнозируемых успехов, были придуманы пятилетки, на самом деле рассчитанные на периодичность вранья. Если в одной из пятилеток не было достигнуто запланированное количество удоев или плавок (металлургических), то корректировался план следующей пятилетки. Реальная статистика о количестве произведенного и не произведенного была известна только ЦК КПСС, населению же предлагались пропагандистские призывы: «Пятилетку – за три года», «В следующей пятилетке мы будем жить еще лучше», «Пятилетке качества – рабочую гарантию». А чтобы никто не сомневался, кто сочиняет пятилетние планы, был придуман лозунг: «Планы партии – планы народа!».
То есть, планировала партия, а работал народ, и в не выполнении плана, соответственно, виноват был тоже народ. Ответственность народа была заложена еще в одном социалистическом лозунге – «Кто не работает, тот не ест», на самом деле являющегося сворованным фрагментом из Второго послания к Фессалоникийцам апостола Павла из Нового завета – «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (3:10). В ироничном антисоветском изложении того времени фраза звучала иначе – «Мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что платят нам зарплату».
Неопределенное понятие «это» заменяет другие слова, которые помогали создавать демократические государства. Например, слова «свобода» и «демократия». Большевики, а вслед за ними и Путин, зовут умирать за «это», потому что боятся, что люди захотят бороться за свободу.
В продолжение разговора про «это» процитирую еще один анекдот, недавно попавшийся на глаза. Один россиянин спрашивает другого: «А почему американцам все можно, а нам нельзя?» «А потому, – отвечает другой, – у них, к примеру, получается Южная Корея, а у нас – только Северная». Таинственное «это» в полной мере проявилось с марта в Крыму, а сейчас на оккупированной территории части Луганской и Донецкой областях. Загадочное «это» стало еще более таинственным, поскольку оказалось не украинским, а импортным – из России. Импортеры идеологии «это» сами из страны, где «это» придумали. Они – сотрудники российских спецслужб, военнослужащие российской армии и многочисленная толпа политических авантюристов, тоже из России.
Сейчас «это» выглядит также не определенно, как 97 лет назад. «Это» – Путин, «великая Россия», «русский мир», «православие» и еще набор всяких сказок, которые придуманы специально к войне с Украиной. Как и в советских традициях, современное «это» опять подразумевает реальную счастливую жизнь с определенной программой приближения к благоденствию и процветанию. Как и в советской песне, за «это» надо умирать, не задумываясь и не спрашивая, почему. Потому что так решило главное «это» – Путин. И борцы опять едут в Восточную Украину, погибают, их вывозят рефрижераторами, это в лучшем случае, или покоятся под безымянными крестами под номерами. Многие и вовсе гниют в заброшенных шахтах.
Как и в советское время, про новое «это» на оккупированной части Украины российская пропаганда издала пару десятков книг, снимается фильм, не покладая рук создают сотни передач российские телеканалы. И никто из них так и не представил программу развития или хотя бы представления о том, как будет выглядеть мифическая территория «Новороссия». В Крыму все оказалось намного прозаичнее – оккупированная территория стала анклавом российского бардака без каких-либо шансов на развитие, без собственного электричества, энергетики и даже интернета. Крымское «это» оказалось советским БАМом – недостроенным и брошенным, как и многие «стройки века», инициированные кремлевскими «это», дряхлыми, увешанными орденами и самодовольными от собственной значимости занимаемого кресла.
Если попытаться обобщить современное российское «это», то оно, несмотря на старания пропаганды, выглядит намного примитивнее, чем советское. Большевики хотя знали, что им надо: «мы раздуваем пожар мировой, церкви и тюрьмы сравняем с землей, ведь от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!» В случае с Украиной оказалось, что британские моря для Путина заканчиваются особняком Абрамовича, российская армия, как впрочем и Красная, оказалась совсем «не всех сильней», а потому мировой пожар не получится – санкции мешают. И на российскую тайгу уже давно искоса поглядывают китайцы.
Современное российское «это» – изолированный от мира Путин, катящаяся в пропасть российская экономика, взлетающий ввысь рубль и потеря авторитета страны, которая опять чего хочет, чего сама не знает. Кажется, этот феномен тоже есть в русском фольклоре, когда цари посылали женихов царевн «туда, не знаю куда, чтобы они принесли то, не знаю что». В принципе, российская пропаганда мало чем отличается от сказочного фольклора: баянов с гуслями заменили лоснящиеся от зарплат пропагандисты и высокие технологии, позволяющие современных былинников запихнуть с помощью телевизора в любой российский дом.
Путин – самый отчаянный из всех российских диктаторов последних двух столетий. Ленину было проще – зализывающая после первой мировой войны раны Европа проморгала появление большевиков, отчаянно быстро сваливших Россию в экономическую пропасть. Когда-то российскую пшеницу потребляла вся Европа и не только, но захватив власть, большевики в борьбе за мифическое «это» еще пару десятков лет уничтожали население, прежде всего крестьян. И кормить и себя, и Европу оказалось нечем. Сейчас Европа – сильная и богатая и ей совсем не нужен новый российский диктатор с его новым «это».
Новое российское «это», простите за тавтологию, – это не процветание. Это совсем не прогресс и развитие. Это – не законность и не соблюдение прав человека. Это постоянное унижение и преследование национальных меньшинств. Это, наконец, новый русский фашизм. Путинское «это» – деградация и регресс. Ему пока удается убеждать россиян умирать за «это», пока есть пропаганда.
И последнее. Неопределенное понятие «это» заменяет другие слова, которые помогали создавать демократические государства. Например, слова «свобода» и «демократия». Большевики, а вслед за ними и Путин, зовут умирать за «это», потому что боятся, что люди захотят бороться за свободу.
Олег Панфилов, профессор Государственного университета Илии (Грузия), основатель и директор московского Центра экстремальной журналистики (2000-2010)
Взгляды, изложенные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
