В середине 90-х годов я жил в Тегеране, огромном городе, как мне тогда показалось, переполненном мечетями, церквами, синагогами и аташкадэ – храмами зороастрийцев. Самая большая и красивая церковь – армянская, Святого Саркиса. В Тегеране есть англиканская, ассирийская, греческая и небольшая – Свято-Никольская, русская православная. До 94-м года в этой церкви был лишь староста, пожилой полукурд-полурусский Алексей Степанович Гитягард, который постоянно жаловался на невзгоды. После исламской революции сбежал настоятель церкви, прихвативший с собой ценные оклады и кресты. Пятнадцать лет для венчания, крестин или отпевания староста вынужден был приглашать греческого или ассирийского священников.
Сама церковь тогда выглядела странно – на полу лежали в несколько слоев ковры, а во время воскресной службы среди прихожан было сложно встретить славянское лицо. Пожалуй, кроме белокурой Серафимы, чья семья избежала привычной для Ирана ассимиляции. Ковры приносили мусульмане - в подарок. Они же приносили краску для ремонта церкви, продукты для богодельни, в которой жили старики из русской общины и мусульмане, иранцы. Бабушка Фатимэ лежала в своей комнате под образами Николая Угодника, а ее соседка Анна Степановна, рожденная в 1905 году в семье капитана царской армии, показала мне свой иранский паспорт и гордо сказала: «Я – иранка».
После того, как я опубликовал в «Новой газете» статью о проблемах русской церкви, в тегеранскую церковь из РПЦ прислали молодого священника. Мы познакомились, а спустя несколько месяцев он показал мне любопытный текст - исследование о приходах Русской православной церкви в Персии с 19 века. Это был отчет в Патриархию. После исторической части я вдруг натолкнулся на раздел о политических взглядах нынешних прихожан. Мой интерес к тегеранской церкви пропал, я решил не попадаться в поле зрения нового священника, интересующегося, как оказалось, не только церковными проблемами.
В теократическом Иране отношения религии и государства были определены после исламской революции 1979 года. Но при чем тут священник РПЦ и политические взгляды прихожан? К тому времени в России уже становились известными факты причастности РПЦ к торговле сигаретами и алкогольными напитками. Журналисты публиковали разоблачительные статьи, обвиняя митрополита Владимира Гундяева, нынешнего патриарха РПЦ Кирилла, в несвойственной и греховной для священника координации своеобразных доходов церкви. Два года назад глава синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин в интервью издательскому дому «Свободная пресса» сказал, что «поступала гуманитарная помощь иногда, в том числе, в виде вина и сигарет. Все это передавалось в светские организации. Светские организации делали с ними что хотели - кто-то, может быть, продавал, кто-то выбрасывал, не знаю». Протоиерей сообщил также, что «в московские духовные школы семинаристам присылали гуманитарную помощь, где были сигареты и презервативы».
Не знаю, как семинаристы использовали презервативы, но именно в те годы после развала СССР, когда количество церквей стало увеличиваться, РПЦ нуждалось в более надежном и много большем, чем в советское время финансировании. Сменивший Гундяева на посту Главы Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Илларион, считает актуальным для Церкви решение вопроса о стабильности ее доходов. «У Церкви должен быть свой стабильный источник дохода, и этим доходом не могут быть только пожертвования прихожан. Церковь не может существовать только на деньги, полученные от продажи свечей, икон или, скажем, церковной литературы», - сказал митрополит в эфире программы «Церковь и мир» на телеканале «Россия-24».
Уже много лет, пятнадцать или больше, слышу от разных иерархов РПЦ одни и те же меркантильные жалобы – и денег им мало, и никто не помогает. В этих словах скрывается один потаенный смысл - или церковь ждет подачек от власти, или сознается в том, что прихожан мало, а те, кто иногда ходит в храм, не считают своим долгом жертвовать. Из этого следует логический вывод – церковь не привлекает народ, а статистическая цифра в 74 процента населения вряд ли отражает реальность. Кстати, 74 процента - это цифра двухлетней давности, пять лет назад она была 80 процентов.
Для многих людей православие – партийная принадлежность. Они помнят и знают, что предки были православные, потом многие стали коммунистами, то есть, официальными атеистами. Как они опять стали православными? Правильно – как становились пионерами, комсомольцами и коммунистами. Пришло время, когда выгодно называть себя православными, вот и называют. А цифры отчетов московской полиции свидетельствуют об обратном – московские храмы на Рождество или Пасху посещает всего несколько сот тысяч человек. Не миллионы статистических православных.
Вот почему в головах у «православных» такая чудовищная каша, «сваренная» из коммунистических символов и поверхностных знаний о христианстве. Вот почему можно увидеть иконы с ликом Ленина или Сталина, а на патриотических митингах вместе развиваются советский флаг с серпом и молотом и хоругвь. Основная часть населения находится в состоянии дикости, не зная, куда примкнуть – ностальгия тянет назад в СССР, но идти назад хочется по-современному, с иконами и крестами. Я не сомневаюсь, что сумасшедшего вида старушки и старики могут и ударить, если им рассказать, как Ленин и Сталин приказывали расстреливать священников.
В досоветские времена в империи было 48 636 храмов, к 1939 году, после антирелигиозного террора их осталось 8 302, сейчас на постсоветской территории, кроме Грузии, действуют около 30 000 приходов и более 700 монастырей, подчиняющихся РПЦ. Но стало ли верующих людей больше? И если количество храмов приближается к добольшевистскому периоду, то почему христианская добродетель в таком дефиците?
Для многих постсоветских «христиан» статистика стала причастностью к церкви. Как в советское время – чтобы иметь блага и расположенность начальства людям удобно было вступать в КПСС. Независимо от того, верили ли в идеалы марксизма-ленинизма или нет. Партийный билет открывал возможности для карьеры и ставил обладателя красной книжечки на более высокий уровень, чем остальное население. В СССР каждый десятый был коммунистом, каждый шестой – комсомольцем, практически каждый школьник был пионером и октябренком. Все носили значки или партийные билеты с профилем главного атеиста – Ленина.
Несколько поколений советских людей воспитывались в духе атеизма. В советское время на главные церковные праздники у храмов было больше милиции, чем прихожан. Комсомольские активисты отлавливали своих ровесников, людей постарше – сотрудники КГБ, наблюдавшие за чистотой нравственных устоев строителей коммунизма. По телевидению на Рождество и Пасху всегда показывали атеистические фильмы, самым популярным был «Праздник святого Йоргена» Якова Протазанова. Люди должны были смеяться над аферистами в сутанах и «чудодейственным исцелением» больных людей и инвалидов.
Коммунизм благополучно умер, так и не завоевав сердца людей. Но коммунистическая идеология добилась главного – оторвала людей от традиций и прежде всего от религии предков. Трудно сказать, для какого числа людей посещение храма и знание молитвы было искренней верой. Но христианские, как и мусульманские и иудейские, убеждают в соблюдении заповедей, одинаковых для любой религии ценностей. Коммунизм извратил и это. После развала СССР в разных местах, городах и деревнях стали строиться часовни и церкви на пожертвования бандитов и воров. Священники не боятся огласки своей дружбы с криминалом.
В России последние 20 лет смычка церкви и криминала дополнилась новой составляющей – властью. Эта триада призвана убеждать и наставлять население, благополучно искажая и суть церкви. Бывшие чекисты и коммунисты теперь ходят в церкви и «молятся», неумело осеняя себя крестами. Священники ездят в дорогих подаренных ворами джипах. Высшее руководство РПЦ не стесняется пользоваться государственной охраной, правительственными самолетами и официальным протоколом. Ковровые дорожки, дети с цветами, бывшие секретари райкомов, теперь работающие губернаторами. Сейчас они самозабвенно прикладываются к руке патриарха и целуют крест губами, еще тридцать лет назад произносящими устав КПСС.
Церковь в России стала частью государственной аппарата, заменяя отдел пропаганды ЦК КПСС. Судя по отношениям РПЦ и Путина, у
Церковь в России стала частью государственной аппарата, заменяя отдел пропаганды ЦК КПСС
высшего дуумвирата устойчивое понимание своей миссии – президент руководит, патриарх наставляет. В армии восстановлен институт капелланов. Но этого оказалось мало - на стрельбищах и в тирах можно увидеть священников и монахов, стреляющих из пистолетов, автоматов и гранатометов. РПЦ не против, Путин – счастлив. Ему, как Петру Первому, удалось подмять под себя церковь.
Меня забавляет когда-то придуманная идея - установить в храмах турникет с голосовым детектором. Входящий должен произнести десять заповедей, после чего турникет пропускает его к иконам и святыням. Конечно, не каждый знающий заповеди выполняет их, но в любом случае это лучше, чем видеть на митингах, как целуют иконы Ленина и Сталина. Большевики почти 100 лет назад начали приучать людей к лицемерию. Сейчас бывшие строители коммунизма и современного постсоветского сумасшествия превратились в националистов и фашистов.
Этого не позволяет ни одна религия. И когда в очередной раз по телевидению вижу небольшого роста подполковника КГБ, изображающего верующего, то мне кажется, что если ему прошептать на ухо слова апостола Левия Матфея – «возлюби ближнего своего как самого себя», он задымится и рассыплется в порошок. Но он этого не сделает, потому что вряд ли знает Евангелие. В храме он по долгу службы, на время.
За последние 70 лет армии двух стран убивали с именем Бога. В германской армии на пряжках ремней отливался военный девиз 19 века «Gott mit uns», и в современной российской армии солдаты и офицеры получают благословение от церкви на войну. Меня эта схожесть пугает. Но питает надежду на одинаковый финал.
Олег Панфилов, профессор Государственного университета Илии, Грузия
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
